Завантажити

однозначно, вопрос закрыт, но…
И вдруг увидел двух мальчишек, двух сорванцов, из тех, которые играют в войну в полутёмных подвалах и подкладывают самодельные хлопушки на трамвайные рельсы. Эти молодцы шли прямо по верху забора, время от времени хватаясь для устойчивости за ветки деревьев.
Пацанята были такие симпатичные, такие ЖИВЫЕ, что я невольно приостановился, чтобы понаблюдать за ними.
Взводный, конечно, тут же занервничал:
«Вы чего это, товарищ курсант? Продолжать движение!»
А я даже улыбнулся от удовольствия: настолько неестественно выглядел этот бравый советский офицер в сравнении с теми мальчишками на заборе.
И тут вдруг оказалось, что ветки на их пути уже закончились, а разве без веток далеко уйдёшь?
«Прыгаем?» - спрашивает один парнишка.
«Куда? В училище?» - уточняет другой.
«Та-а… - равнодушно тянет первый. – Там нечего делать…»
И они спрыгнули по ту сторону забора.
Меня как прострелило: вот она, мудрость, вот оно, знамение! Недаром говорится, что устами младенца… и всё такое. Теперь у меня уже не оставалось никаких «но»: я верил этим мальчишкам. Я и сам был точно таким же лет десять назад.
Да, теперь у меня не было сомнений. Абсолютно. А была только уверенность в правильности своего выбора и ещё немного лукавой гордости: ага, все эти «фуражка-звёзды» в штабе, которые собрались и ждут меня, они сидят там толпой, чтобы принять решение о моей дальнейшей судьбе; и знать не знают, бедняги, что такое решение только я могу принимать, я один, самолично, и никто другой; и ещё не знают, что я такое решение уже принял.
Совет училища – собрание очень представительное. В него входят кроме всех высших чинов Управления также начальники всех служб и всех двенадцати учебных кафедр, а также все мои прямые командиры – от командира дивизиона до командира отделения включительно. Возглавляет Совет училища лично генерал-майор Старун.
И полномочия у Совета серьёзные – именно этот орган решает, подавать документы того или иного курсанта на отчисление или нет.
«Мой» Совет училища проходил по стандартной схеме. Сначала выступали мои прямые командиры. И уж конечно, глядя на Джафара, выплеснулись они по полной программе. Впрочем, разумеется, больше всех «метал икру» сам Джафар. О, досье у него было подготовлено что надо! Он вспомнил всё – даже то, что я когда-то на первом курсе, сразу после КМБ, начальнику службы тыла честь отдал не по Уставу.
Когда командиры закончили, было дано слово начальникам служб и кафедр, потом – офицерам Управления. Но все они – буквально все – воздержались. Это была не их война и впустую расходовать боеприпасы им не хотелось.
Но если честно, как выступления командиров, так и молчание остальных не имели ровно никакого значения: всё-равно здесь всё решал только один человек – генерал. Обычно он принимает решение, а все голоса Совета плавно и корректно склоняются на ту чашу весов, где уже покоится его стапятидесятипятимиллиметровый голос.
А генерал-то как-раз решения о моём отчислении принимать и не хотел: для него это обернулось бы порцией вливаний из Москвы.
Поэтому он обдумал все обвинения в мой адрес, тяжело взглянул на меня и пробасил:
«И всё же мне хотелось бы услышать ваше мнение, товарищ курсант. Ответьте мне – конкретно, без увиливаний – хотите вы учиться в этом училище или нет?»
Я пробежался взглядом по лицам офицеров и в глубине души усмехнулся. Я прекрасно понимал, чего они в этот момент от меня ждут, какая моя реплика должна сейчас прозвучать по сценарию. Что-то вроде:
«Товарищ генерал-майор! Товарищи офицеры! С величайшим прискорбием хочу довести до вашего сведения, что в полной мере осознаю, насколько неправльно вёл себя во взаимоотношениях с командирами и начальниками, а также с сослуживцами по подразделению, насколько недостойно будущего офицера относился к выполнению уставных требований и приказаний командиров и начальников. Прошу дать мне возможность загладить и искупить мои ошибки и недочёты по службе отличным поведением и образцовой успеваемостью. Обещаю в кратчайшие сроки исправиться и заслужить похвалу и одобрение моих командиров и начальников…»
Примерно этого от меня и ждали. А я вспомнил о том, что когда закончится Совет, всё пойдёт по-старому, как ни в чём не бывало – и снова они будут иметь надо мной власть, власть, тем более полную, что я отдамся им добровольно, - и снова мне придётся спать на соседних койках с предателем-Пирогом, и подчиняться Джафару, и самому становиться Джафаром на всю свою жизнь, а потом, после училища, я буду обречён ещё на двадцать пять лет подобного безумия…
Поэтому мой ответ на вопрос генерала оказался совсем не тем, какого от меня ждали, и этот ответ оказался гораздо более кратким. Я просто сказал:
«В этом училище, товарищ генерал-майор, я учиться не желаю!»
Впрочем, конечно же, документы на отчисление подали не

читати