Завантажити

форменные раздолбаи… Но ты запомни, Кондырев, для тех, кто сюда приходит, обратного пути уже нет. Либо работаем – и всё нормально, либо…»
И снова к моим коленям тянется, бормочет про какие-то «губочки-лапушки».
Я оглядываюсь на Васю Мельника, тихим приручённым зайчиком просидевшего весь разговор, а он встал неторопливо, удалился себе тихонечко в соседнюю комнату и дверку аккуратненько прикрыл.
И тут меня осеняет: знаю я Малинина, учился курсом старше, когда-то вместе в госпитале лежали!
И про Витю этого он мне рассказывал, правда, так, в двух словах, без имён. Но и того, что рассказывал, было достаточно: о водиле генеральском, которого этот Витя трахал, потом ещё об одном молодом лейтенанте, которому хорошего распределения захотелось, ещё о какой-то мерзости…
Боже, какая срань!.. Я вскочил, ору, мол, да пошёл ты на х.., и резво отодвигаюсь к двери. А он:
«Дурак ты, Кондырев… Иди-иди, ещё пожалеешь, но уже поздно будет… Ох, как пожалеешь…»
Я выскакиваю вон и – в училище. Иду и думаю: это что же получается? Оказывается, и Джафар ещё – не самая большая куча дерьма? Джафар тоже, конечно, козёл и урод, не подарок в общем. Но он же совсем другой, честнее как-то, что ли. Он, вроде, и драл других смертным дёром, но и себя драл точно так же, по тому же самому Уставу. Он карьеру делал честно, тупо по-армейски, через разрывание задницы «на немецкий крест», потому и майором полковничью должность занимал. Но тут же, через Витю, карьера посредством совсем других операций с задницей делалась!
Джафар как танк Т-72 ломился вверх по лестнице карьеры к следующему званию, к следующей должности, поблажек не просил, ни себе, ни другим спуску не давал. И знать не знал, дурилка картонная, что все эти звания и должности давным-давно распределены, что вся эта карьера давным-давно сделана! И даже его уставной «немецкий крест» уже никого не убеждает…
Какая срань, Боже Ты мой!
Где-то на полдороги догнал меня до смерти перепуганный Вася Мельник:
«Юра, что же ты меня так подвёл… с самим Витей подвёл… я же за тебя поручился…»
«А-а, подвёл?! – ору на него. – Что раком не стал перед педрилой твоим?! А ты-то чего у него в таком фаворе, Мельник? Что, губочки-лапушки твои ему понравились?..»
«Да послушай, Кондырев, дело тут не в этом…» - ноет Вася.
«А ты, Мельник, лучше бы не маячил тут, передо мной, а то так ряху разобью, что родной взводный не узнает!..»
Посмотрел на меня Вася с грустью, с жалостью, и говорит:
«Ты сделал большую ошибку, Кондырев. Если бы с Витей договорился – как сыр в масле катался бы. А теперь… Теперь карьере твоей конец, учёбе конец, всему конец…»
Ну, к чести Васи Мельника надо сказать, что, как показали последующие события, он меня не обманул…
А время шло. Закончился третий курс, потёк четвёртый, и всё это время тотальный дёр нерадивого курсанта Кондырева продолжался с неослабевающим азартом. Ловят взводный с комбатом – щёлкают пачками наряды на службу, пеленгует Джафар – сыпятся те же наряды на службу вперемешку с сутками ареста, засекает генерал – эти сутки ареста обваливаются целыми десятками.
Ну, почему взводный с комбатом меня драли – понятно: им лучше меня наказать, чем поиметь той же монетой от Джафара. А вот почему генерал так лютовал… Наверное, Джафар ему шепнул в ушко кое-что… Явно, не без этого.
И всё это время я был как давным-давно расстрелянный, обезоруженный, истративший все боеприпасы форт где-нибудь в устье реки. Постоянно подплывают к этому форту вражеские корабли да и постреливают из всех стволов. Ну, если эсминец с бронекатерами – то бишь, комбат со взводными – бомбардируют, это ещё терпимо, если крейсер подходит на пушечный выстрел – тупой, агрессивный крейсер с гордым именем
«Джафар» на борту, - то уже невмоготу пальба, а уж если флагманский линкор «генерал-майор Старун» разворачивает в мою сторону свой главный калибр – то и вовсе хоть вешаться впору.
И – никаких послаблений, никаких пауз. Ни увольнений, ни лёгких работ, ни просто сносного отношения: только «виноват», «виноват» и ещё раз «виноват». И курсант Кондырев теперь – всех туалетов швабра и всех бочек затычка.
И, честно говоря, чувствую уже потихоньку, что терпения моего никакого на всю эту срань нету, что поперёк горла у меня всё это военное поприще встало, и только огонька не хватает, чтобы пороховой каземат внутри меня взорвался к такой-то маме. И это – совершенно естественно. Потому что если в армии начальник задастся целью додрать подчинённого до ручки, до полного умопомешательства, так это ему, начальнику, очень даже легко, гораздо проще, чем на первый взгляд может показаться…
Так что в начале четвёртого курса мне не хватало для взрыва только маленького огонька. Ну, мне его, этот огонёк, довольно быстро и обеспечили. Ещё до окончания зимней сессии.
Помню, шли мы батареей из столовой. И настроение у нас было

читати