Завантажити

Джафар был гораздо более приличным командиром, чем Батраков: он никогда не обращался к курсанту иначе, чем на «вы», никогда не матерился, никогда не позволял себе рукоприкладства. Ведь всё это было раз и навсегда безоговорочно запрещено Уставом. Но Боже, каким же холодом тянуло от него, когда он сухо требовал от подчинённых неукоснительного исполнения уставных положений!
Батраков почти всегда обращался к курсанту на «ты», да ещё не по фамилии, а по кличке, он через слово матерился и в особо острые моменты мог сьездить по роже. Но это было так человечно после бездушных экзерсисов Джафара! С Батраковым можно было общаться ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ! А что может быть важнее?
Если Батраков ловил кого-нибудь из подчинённых на самовольной отлучке или каком-нибудь другом нарушении, он никогда не бежал стучать по команде, как старший лейтенант Бобринский, который предпочитал о подобных вещах докладывать наверх, а не наказывать нарушителя самолично (только для того, чтобы ещё раз потешить в себе дятла). Батраков всегда наказывал сам. И если Джафар за какую-нибудь провинность мог тебе всю душу измочалить своими «плёнка назад», нарядами на службу и сутками ареста, то Батраков просто обкладывал тебя с ног до головы и иногда давал по морде. По-мужски. По-человески. Без злости и издевательства. И курсанты никогда его не подводили.
Джафар терпеть не мог своего нового подчинённого, как не мог терпеть любое отклонение от определённой Уставом схемы. И, как мог, пытался запихнуть комбата обратно в рамки своей Священной Книги. Это проявлялось постоянно – в претензиях по поводу «неуставной» формы одежды, «неуставного» общения с подчинёнными, «неуставного» отношения к Уставу.
«Да мать его так, этого козла Джафара, - возмущался потом Батраков, - да как этот дурак не понимает, что вся эта уставная трахомудия и гроша ломаного не стоит на настоящей войне, что все эти «кантики-рантики», угол подъёма ноги во время строевого шага, сантиметры между козырьком и бровями моментально теряют смысл после первого же вражеского выстрела!.. Мы готовим здесь боевых офицеров! – провозглашал он, стуча кулаком по столу. – Боевых офицеров, а не мавзолейский почётный караул. Ребят надо учить драться и стрелять, исправно владеть боевой техникой, всеми этими «шилками» и
«тунгусками», ребят надо учить быть мужиками, наглыми, самоуверенными и упрямыми, из ребят надо делать профессионалов…» - потом он обычно иссякал, бормотал о том, что козёл тигра не выучит, и грустил.
Они с Джафаром регулярно сцеплялись ещё по одному поводу. Джафар требовал, чтобы командиры батарей присутствовали в расположении с подьёма до отбоя. «Это что же, на всю личную жизнь остаётся восемь часов в сутки, пока курсанты дрыхнут?» -недоумевал Батраков. И регулярно смывался пораньше. В город. Домой, к жене.
Джафар, который регулярно присутствовал на отбое (благо, жил в соседнем здании), пытался этот «токийский экспресс» пресечь. В частности, приказывал дежурному по КПП фиксировать время убытия майора Батракова. Бедняге-комбату пришлось смываться через забор училища. Вместе с ним махал через забор и комбат второй подчинённой Джафару батареи.
Узнав об этом, Джафар лично измазал всю стену по верху солидолом и усыпал битым стеклом. «Вот дурак-то! – ругался Батраков. – Мало того, что он нас, комбатов, ставит в идиотское положение, так и сам выставляется полным идиотом. Хорошенькое дело: каждый вечер заставлять двух майоров лезть через стену, в солидол и стёкла, как паршивых школьников-прогульщиков!..»
Клёвым всё же был командиром майор Батраков. С ним не соскучишься. Однажды был такой случай: в училище ожидалось прибытие очередной комиссии, чуть ли не из Москвы, и везде, как положено, наводился марафет. В нашем расположении уже всё было в ажуре, только Воца Сергеев, каптёрщик, торопливо докрашивал красной краской «сапожок». И этой краски не хватило на последние пару метров.
(Обычно краски в батарее было вдоволь: мама курсанта Лёни Левчука, местного, работала на красильном заводе; Батраков постоянно отпускал Лёню в увольнение, и тот приносил краску. Но бдительный Джафар заметил, что двоечник Левчук что-то очень уж часто получает увольнительные, и решительно пресёк эту неуставщину.)
И вот Сергеев заходит к комбату и смущённо докладывает, что всё, мол, закончилась краска, не хватило. Батраков, в холодной ярости: «Сергеев, я сейчас тебе горло перегрызу и твоей кровью докрашу! Ты что, не понимаешь – комиссия едет!..»
Вообще, взаимоотношения Батракова и Сергеева – это отдельная история. Помню, однажды комбат строит батарею – как обычно, рука в кармане, фуражка на затылке:
«Батарея, равняйсь-смирно. Курсант Сергеев, выйти из строя.»
Из строя выплывает недовольный Воца.
«Батарея, курсант Сергеев заявляет, что не хочет быть каптёрщиком. Скажу больше, он говорит, что только своим личным приказом командир батареи может вернуть его в каптёрку… Батарея, равняйсь-смирно, курсанту

читати