Завантажити

«Заканчивается регистрация билетов на само­лет, следующий рейсом Ялта—Киев», — объявил металлический голос и я, легко подхватив дочку, улыбнулась на прощанье своему мучителю фаль­шивой улыбкой. Я прекрасно понимала, что никогда больше не вернусь сюда, но до тех пор, пока желез­ная птица не взлетела, я не могла чувствовать себя в безопасности.

— Пока, любимый! — бросила я прощальный взгляд на человека, который пока еще доводился мне мужем, и легкой походкой поспешила к своему спасательному самолету.

Только поднявшись в небо и глядя в иллю­минатор на невообразимо-белые светящиеся обла­ка, я вздохнула, наконец, с облегчением. Побег удался. Если бы пару лет назад мне кто-нибудь сказал, что придется все бросить и обманом и хитростью выбираться из плена семейного ада, я бы только рассмеялась. Ведь поначалу Саша был для меня спасением. Высокий, накачанный спортс­мен, он казался надежным защитником, и за ним хотелось спрятаться. Могла ли я представить, что этот накачанный мужчина обернет свою силу не на защиту, а на устрашение. А впрочем, обо всем по порядку.

Моего отца убили, когда мне исполнилось семь лет. Его зарезали... вилкой. Из десятков ран сочи­лась кровь и уходила жизнь. Я помню окаменевшее бабушкино лицо и мамины нервные истерики. Пом­ню детский ужас, когда родного человека положили в гроб и закопали в землю. Кажется, именно в тот день закончилось детство. Мама, не долго думая, вновь выскочила замуж, и я стала падчерицей. Новый папа почему-то страшно невзлюбил меня и все время воспитывал. То заставлял до блеска натирать пол, то перемывать всю в доме посуду. Казалось, он готовил меня к будущему рабству. Я должна была беспрекословно выполнять все его приказы. Именно приказы, а не пожелания или просьбы. Быть тише воды, ниже травы. Ничего не хотеть и не просить.

Однажды мама приготовила курицу. Я оторвала крылышко и бросила кошке. Отчим вскочил, поднял меня за шкирку, как котен­ка, и бросил на пол рядом с кошкой.

— Сейчас же доешь свой кусок, — приказал он.

— Но это уже не мой кусок, — пролепетала я.

— Это твой кусок и ты его сейчас доешь, — веско сказал отчим. И я поняла, что он не шутит.

Никогда не забуду, как, давясь слезами и оби­дой, я пыталась проглотить обглоданное кошкой крылышко. Как мы плакали вместе с бабушкой, когда я ей все это рассказывала. «Жизнь его нака­жет», — повторяла бабушка как заклинание. А потом у нас появилась младшая сестра. И отчим с мамой так баловали, любили и лелеяли это свое произведение, что я окончательно поняла, что лишняя в этой семье. Но бабушке меня не отдали. А кто будет убирать, бегать по магазинам, присматривать за сестрой? С молчаливого маминого согласия я стала бесплатной домра­ботницей. И громоотводом для отчима. Маму он берег, сестру любил, а на мне срывал свое плохое настроение и воплощал свои несостоявшиеся мечты. Он всегда хотел командовать, но жизнь не дала ему такой возможности. Во всем мире была одна-единственная маленькая девочка, которую можно было строить, наказывать и муштровать. Этой девочкой была я.

Поэтому все мое детство прошло в мечтах о том времени, когда я вырасту и уеду от них далеко-да­леко. Я выросла. Встретила Сашу и влюбилась. Такое сильное имя — Александр. Такая классная профессия — спортсмен. Везде ездит, обо всем знает, борется, побеждает... За меня ему не при­шлось бороться, я сдалась без боя. Когда он сделал мне предложение, я была вне себя от счастья: вот оно, свершилось! Теперь я навсегда покину этот ненавистный дом, где меня никто не любил, и уеду к морю. Ялта — мечта аристократов. Буду жить на побережье, и море будет плескаться у моих ног.

Бабушка моего избранника не одобрила: «Ты бы еще подумала, Мариша. Замуж выйти не на­пасть...». А что тут думать? Мне 18 лет, у меня все впереди. Я наконец-то любима и у меня есть шанс круто изменить свою жизнь.

Сашины родственники встретили меня нера­достно. Небольшую двухкомнатную квартирку, ко­торую получили, простояв в очереди пятнадцать лет, теперь придется делить с невесткой и сыном. Я изо всех сил пыталась им понравиться, взяла на себя все заботы по дому: уборку, готовку, магазины. Короче, когда я поняла, что совершила ошибку, было уже поздно. Беременность проходила трудно: токсикоз, угроза выкидыша, депрессия. Но никто не собирался делать мне поблажки, и вся домашняя работа по-прежнему оставалась на мне. Море я видела только изредка и издали. Но не это самое страшное. Метаморфоза, которая произошла с Са­шей, пугала меня больше всего. Он относился ко мне, как к своей собственности, которая должна подчиняться, улыбаться, слушаться и угождать. Кроме того, я не должна нравиться кому-то еще, кроме своего благоверного.

Помню, я была на пятом месяце беременности. Организм уже адаптировался к новому состоянию, и процесс вынашивания стал проходить легче. Мы отправились на день рождения к его другу. Я очень тщательно собиралась, красилась, причесывалась. Это была первая наша вылазка за полгода моего пребывания здесь, и мне очень хотелось достойно выглядеть. Компания встретила меня сначала на­стороженно, а потом восторженно. А Сашин друг просто расцеловал меня, словно именинницей была я, а не он. Если бы он знал, чего мне будет стоить его невинный поцелуйчик...

Саша не подал вида, но когда мы вернулись до­мой, он спокойно завел меня в нашу комнату, а по­том так же спокойно сломал мне руку. Она хруст­нула в его огромных лапах, как спичка. Боль была такая, что я думала — умру на месте. Но самое страшное было в другом. Он, холодно глядя на меня, недрогнувшим голосом сказал: «Моя жена не шлюха и я не позволю ей целоваться с кем ни попадя у меня на глазах». Повернулся и вышел. Я не помню, как свекровь вызывала «скорую», не помню, как накладывали гипс. Помню только, что с этого дня начался кромешный ад. Саша, осознав свою полную безнаказанность, превратился в истя­зателя. Он устраивал мне часовые допросы, чем я занималась в течение дня, ругал за любую провинность, не позволял без разрешения выйти из дома. Я стала похожа на затравленного зверька. С загипсованной рукой стирала, убирала и готовила на всю семью, а когда выдавалась свобод­ная минутка — бежала к морю.

Неужели надо было так далеко ехать, чтобы попасть в очередную клетку? Может, я сама вино­вата? Вокруг слышался смех, звучала музыка. Влюбленные парочки, обнявшись, дефилировали по набережной. Жизнь сверкала и искрилась, только не для меня. Огромный живот тяготил и мешал двигаться, волосы отросли и свисали тяжелыми прядями прямо на глаза. Пойти сделать стрижку я просто боялась. «Для кого это ты прихорашиваешь­ся?» — звучало в мозгу. Я шла мимо торговых рядов и взгляд упал на яркую деревянную матреш­ку. Продавец поймал мой взгляд, и, взяв в руки расписное деревянное чудо, открыл его. Внутри сидела такая же, только поменьше. И так далее до самого конца.

Моя жизнь — такая же матрешка. Я убежала от отчима и попала к еще более страшному деспоту...

Вскоре я родила дочку. Маленькая девочка была похожа почему-то на мою бабушку. Я и назвала ее в честь бабушки — Ириной. Саша очень долго и пристально рассматривал малышку, искал сходства и различия. Потом принес свои детские фото-графии и процедура опознания благополучно за­вершилась признанием дочери. Я уже стала отно­ситься к нему как к больному человеку, и в голове у меня один за другим возникали планы побега.

Я все так же горбатилась на всю семью, мне не сделали послабление даже в связи с рождением ребенка. Страшная усталость, изоляция от всего мира, кризис общения, постоянный страх сделать что-тоне так — мне казалось, что я схожу с ума. Неожиданно принесли телеграмму: «Дочка, приез­жай, папа умирает». Странно, почему она назвала отчима папой? И зачем мне ехать к нему перед смертью, ему есть с кем попрощаться. Стоп! Вот он, выход! Я уеду и больше никогда не вернусь!

Когда Саша пришел с работы, я уже собрала дочку, самые необходимые вещи, заказала билет и даже позвонила бабушке. Свекор любезно согла­сился отвезти нас в аэропорт. У Саши не было ар­гументов «против», и он согласился нас отпустить. На неделю.

Я летела в самолете, смотрела на такое близкое небо и плакала от счастья, что снова свободна. И освободил меня, как ни странно, ненавистный отчим. Что с ним такое? В аэропорту нас встретила бабушка Ира.

— Что с тобой, девочка моя? — спросила она, глядя мне в глаза. — А, впрочем, не говори, я и сама все знаю.

— Познакомься со своей тезкой, — я протянула ей правнучку.

По дороге из аэропорта бабушка рассказала, что у отчима рак, и он очень боится умереть, не по­просив у меня прощения. Последний раз мы виде­лись с ним полтора года назад, когда я сообщила, что выхожу замуж и уезжаю навсегда. Он страшно разозлился и спросил, почему Саша не просил у него моей руки.

— Потому что руку просят у отца, а ты мне не отец, — ответила я резко. Впервые в жизни я так говорила с ним.

Неожиданно он весь затрясся и упал, уронив палку, с которой ходил.

— Сейчас же попроси прощения, — закричала мать.

— Единственное, что я могу для него сделать, — это вызвать «скорую помощь», — сказала я и на­брала номер.

В тот же день я уехала из дома, как я тогда ду­мала, навсегда. И вот сейчас, спустя полтора года, хлебнув сполна разочарования и унижения, я снова стояла на пороге отчего дома.

Дверь мне открыла очень постаревшая мать. Спешно обняв меня, она пригласила войти в комна­ту. Там, на их двуспальной кровати лежал отчим. Что с ним сделала болезнь... Это был уже совсем не тот человек, которого я знала, боялась и нена­видела столько лет. Передо мной лежал худой изможденный мужчина. На лице у него застыла гримаса боли. Увидев меня, он дернулся, протянул ко мне руки и вдруг заплакал. По щекам текли за­поздалые слезы раскаяния.

— Прости меня, пожалуйста, прости... Я очень боялся, что умру и не успею...

Странно, но обида, которую я столько лет носила в себе, вдруг стала отпускать. Я подошла ближе и, глядя на этого умирающего человека, простила его.

Говорить я не могла. В горле застрял комок, поэтому просто протянула ему руку. Он поспешно схватил ее, словно боясь, что я передумаю и уйду, и коснулся губами. Этот предсмертный поцелуй я не забуду никогда. Я слегка сжала его руку и по­спешно вышла. Он умер через два дня. А еще через два дня позвонил Саша:

— Алле! Когда вы приедете? — спросил он повелительно.

— Никогда, — ответила я тихо, но твердо.

— Не понял, — в его голосе слышалась угроза. Я повесила трубку.

Мы с бабушкой сидели на ее заросшей зеленью кухне, курили и откровенничали.

— Ба, я не знаю, что делать, где себя искать. Где жить, что делать.

— Жить здесь, растить дочку. Пока все. Осталь­ное приложится. Знаешь, я всю жизнь прожила с любимым мужчиной, который пил-гулял-изменял, а я ждала-любила-прощала. И что? Жизнь прошла стороной. Мне сегодня и вспомнить-то нечего. Са­мое ценное, что у меня осталось — это ты. И я очень хочу тебе счастья. Учись на моих ошибках. Торопись жить, не отказывай себе в счастье.

Я прижалась к бабушке, и стало все понятно. Мы пили кофе и раскладывали пасьянс, и было тепло и уютно. Ближе к вечеру раздался зво­нок в дверь, и на кухню с огромным букетом роз влетел Саша, сразу заполнив собой все пространст­во. В комнате заплакала Иришка. Бабушка пошла ее успокаивать.

Я не сорвалась с места и не кинулась подавать чай-кофе, а продолжала сидеть и курить. Саша смотрел на меня с изумлением. Я уже успела сде­лать стильную стрижку, покрасить волосы и сде­лать маникюр. Да и страх понемногу отпускал меня.

— Зачем ты приехал? — спросила я и сама удивилась своему спокойствию.

— За вами, — его голос звучал уже куда менее уверенно.

— Саша, мы никуда не поедем. Я не собираюсь всю жизнь провести в страхе. На развод я подам сама.

— А как же твои вещи, а что мы скажем родителям, а как же Иришка... — он не знал, что сказать. А я смотрела на него и видела уже не мон­стра, а маленького неуверенного в себе мальчика.

— Саша, ты поешь с дороги? — предложила ба­бушка.

— Нет, он очень торопится, у него скоро обрат­ный самолет, — ответила я за него.

Он встал и вышел из квартиры, громко хлопнув дверью. У меня вдруг заныла поломанная рука, и я успокоила себя, что поступила правильно.

читати