Завантажити

очень нужная вещь». Впрочем, важно не что она сказала, а как…
Арина перестала смеяться над собой — она играла на полном серьезе. И это был совсем иной, не наш жанр — не «розовая» и не «черная», и не французская, и не комедия — наша с ней драма.
Как-то постепенно она изменилась — сначала изменила прическу и цвет волос, затем сменила кривоватые зубы на керамические, три раза сменила квартиру, пять раз машину, два раза профессию.
Сначала Арина открыла театрально-концертное агентство и привозила в Киев спектакли. Но так же постепенно, как и она сама, ее агентство сменило направленность, став рекламным. Ее клиентами стали дорогие магазины и политики средней руки. Арина с легкостью скармливала им самые тухлые идеи, затыкая все возражения гордым «Я, между прочим, театральный критик. Я закончила театральный».
Она была самой успешной из нас. Она могла бы и не общаться с нами, если бы мы не были жизненно-важной частью ее имиджа — ее богемным ореолом. И я уже перестала одергивать ее, когда она говорила «У меня есть парочка голубых. Такие забавные. Вы не представляете, что они недавно устроили!»
Мы были нужны ей не меньше, чем ее Хаммер, ее квартира в центре, ее коллекция туфель. А, может, мы нужны были ей, чтобы чувствовать себя живой. Живой, а не глянцевой куклой в часах Картье, серьгах Тиффани, шубе Фенди... Потому что теперь, когда Арина левою пяткой вымучивала тысячи в месяц и, облазив все фирменные бутики, громогласно жалобились, что модели Дольче и Гуччи полный отстой, она чувствовала себя менее счастливой, чем в то далекое лето, когда у нее были одни приличные туфли — обе с левой ноги, украденные мной из универмага.
Театральная красота — такой вкусный соус, под которым можно съесть родного отца. Социальная красота — такой вкусный соус, под которым можно съесть самого себя... Давным-давно, сидя в бархатном кресле театра, я страстно мечтала проскользнуть в беспроблемно-прекрасный мир «замка». Но на пятом курсе, засев за курсовую «Смерть в творчестве Жана Ануя», нежданно разочаровалась в любимом спектакле.
Стоило мне перестать быть обычным зрителем, став театроведом, вгрызающимся в суть до костей, я поняла: в нем нет главного — ответа на вопрос «Зачем это?». Смех ради смеха, дорогая театральная красота ради дорогой красоты. Вместо конфетки в красивой обертке тебе подсунули фантик.
И все же Арине удалось проскользнуть туда сквозь «зеркало сцены»… Она навечно осталась в «замке». В красивом, дорогостоящем мире, где никто не задается вопросом «Зачем?»
А я?..
Я была и осталась единственным человеком, который знает о ней всю правду. И, правда, единственным! Потому что Арина ее больше не знала. Она знала другую Арину — Главную Героиню спектакля, похожего на бесконечный звездопад конфетти: авантюры, любовные признания, платья, павлины и загадочно перемещающиеся декорации из белых колонн, представляющие ей новые картинки красивой жизни. Казино в Монте-Карло. Краниосакральный массаж в Тайланде. Венский бал в киевской опере. Она не желала знать никакой другой. Ее социальные маски, костюмы и роли вросли в плоть и кровь. А я стала ее любимейшим зрителем!
Но иногда мы садились и вспоминали запоем лето после первого курса, и глупого Мишу, которому мы вымыли пол, и его глупую бумажку непознанной валюты, которую мы тут же обменяли и получили какие-то смешные копейки. Эти жадные воспоминания походили на половой акт, на безудержное совокупление. Это и было чем-то подобным. Потому что только проживая вновь и вновь наши прошлые приключения, мы вновь были вместе, мы были прежними, моя бывшая подруга Арина воскресла. Она и хотела воскреснуть — почувствовать себя прежней.
Мы делали это часто. Слишком часто, чтоб не осознать однажды: все наши «А помнишь?» превратились в заезженную пластинку. И сколько бы мы не повторяли их, это уже ничего не изменит.
«Отлично! — Игнатий Сирень держал в руках мою курсовую «Образ Арины в спектакле…» — Но где же финал?»

*****
Занавес поднялся.
Я сидела на проломленной лавке, вглядываясь в пустоту внутри. Это была иная пустота — одиночество. Я только что похоронила свою лучшую подругу.
Нет, хуже. Если бы она умерла, я бы носила ей цветы на могилу и думала, что моя лучшая подруга по-прежнему со мной, по-прежнему любит меня.
— А разве это не тоже самое? — спросила я вслух.
Сидящая рядом ягуаровая тетка с разукрашенной золотыми блямбами сумкой посмотрела на меня, даже не скрывая опаски.
Летом после первого курса в моде были такие же золотые блямбы. Теперь мода вернулась. В то лето мне казалось, что ткань под ягуара — высший аристократический шик. Теперь она стала дешевкой. В то лето Арина была моей лучшей подругой… Теперь на месте фонтана на площади Независимости, в котором мы с ней скакали босыми от счастья, находится вход в торговый центр «Глобус».
Я встала со скамьи и пошла прочь.
«А разве это не то же самое? Ты дружишь с человеком, которого давным-давно нет. И если бы не труп в

читати