Завантажити

особом приложении к роману была дана лишь небольшая часть этой главы под названием "Отрывки из путешествия Онегина". В предисловии к ним Пушкин приводил замечание Катенина, говорившего поэту, что исключение главы "вредит… плану целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъясненным". Можно с уверенностью сказать, что не менее, если не более важную роль играла бы эта глава и для объяснения перехода от Евгения - "лишнего человека" к Евгению-декабристу.
Настойчивое намерение Пушкина сделать Онегина декабристом особенно наглядно показывает, какой жгучей злободневностью был проникнут замысел пушкинского стихотворного романа, какими крепкими нитями был он связан с важнейшими событиями и актуальнейшими общественно-политическими вопросами современности.
Если бы замысел Пушкина был осуществлен, на образ Онегина естественно легли бы новые краски, он выступил бы в существенно ином освещении.
Поскольку этого не произошло, Онегин, каким он показан в романе, каким вошел в сознание читателей и критики, в историю русской литературы и русской общественной мысли, являет собой исключительно яркий образ "лишнего человека", "умной ненужности" (термин Герцена), впервые с такой правдой и полнотой художественно открытый Пушкиным. Такой образ, заключавший в себе широчайшее обобщение, был типичным не только для периода декабрьского восстания, но и для всего дворянского этапа русской революционности; отсюда он и стал родоначальником всех "лишних людей" последующей русской литературы.
В том же 1830 г., когда был закончен "Евгений Онегин", Пушкин в рецензии на "Юрия Милославского" Загоскина замечал: "В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании".
Полностью подходит под это определение и пушкинский роман в стихах. В "вымышленном повествовании" о жизненных путях и судьбах характерных представителей молодого поколения своего времени Пушкин с непревзойденной художественной убедительностью развернул "историческую эпоху" 20-х гг. XIX в., периода декабрьского восстания. Именно это давало право Белинскому назвать пушкинский роман в стихах, в котором поэт "умел коснуться так многого, намекнуть о столь многом, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества", не только "энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением", но и "актом сознания для русского общества, почти первым, но зато каким великим шагом вперед для него!" Изображение "исторической эпохи" - своей современности - Пушкин дал не только одним крупным планом; оно объемно, можно сказать стереоскопично. С такой же истиной, полнотой, верностью действительности и одновременно величайшей художественностью, как первый план, разработаны поэтом и ее задние планы - весь тот пестрый и многокрасочный фон, на котором четко выписывается основная сюжетная линия и рельефно выступают образы главных действующих лиц. Светский Петербург и Петербург трудовой, патриархально-дворянская Москва, поместная деревня, беглая и живая панорама всей "святой Руси": "селенья, грады и моря" ("Отрывки из путешествия Онегина"); общественная, публичная жизнь (театры, балы) и частный, семейный быт; великосветский раут и народные святочные гаданья, и работа крепостных девушек в- помещичьем саду; кутящая "золотая молодежь" в модном столичном ресторане и крестьянин, едущий на дровнях по зимнему первопутку; сочные натюрморты во вкусе "фламандской школы" и тончайшие акварельные зарисовки сельской природы - весны, лета, осени, зимы… Ничего хоть сколько-нибудь подобного такому широчайшему, поистине "энциклопедическому" (и по полноте, и по предельной сжатости) охвату всех. сторон русской жизни, ее путей и перепутий, ее лицевой и ее оборотной стороны, ее парадных зал и ее углов и закоулков, - не было ни в одном произведении русской литературы до Пушкина.
Гениальный поэт-живописец, Пушкин является здесь и художником-социологом, способным вскрыть и осветить не только причины "лишности", неприкаянности Онегиных, но даже четко сформулировать процессы, совершавшиеся в русской крепостной экономике. Недаром Карл Маркс и Фридрих Энгельс в своих трудах ("К критике политической экономии" - Маркс, "Внешняя политика русского царизма" - Энгельс) упоминали соответствующие строки из "Евгения Онегина" {4}, а Фридрих Энгельс писал одному из своих русских корреспондентов: "Когда мы изучаем… реальные экономические отношения в различных странах и на различных ступенях цивилизации, то какими странно ошибочными и недостаточными кажутся нам рационалистические обобщения XVIII века - хотя бы, например, доброго старого Адама Смита, который принимал условия, господствовавшие в Эдинбурге и в окрестных шотландских графствах, за нормальные для целой вселенной. Впрочем, Пушкин уже знал это…" {5}.
Энгельс имеет в виду ироническое замечание Пушкина в связи с попытками Онегина, который начитался весьма популярного тогда Адама Смита, внушить отцу, что

читати