Завантажити

ничего не скажет, а другой, может, скажет: знаю и я одного Алексея-поповича пирятинского, видел его вот там и там, или что подобное. Это мне и на руку...
- Вишь, какая хитрая!
- Придется хитрить, когда силы нет. Чуть я сказала в курене свое имя, так все и закричали: "Вот штука! Есть у нас уже один Алексей-попович да еще и пирятинский; вот комедия! Да его теперь нет, поехал на крымцев; да что за молодец! Да он войсковым писарем!" И я все узнала, не спрашивая о тебе,_ мой сокол. Не грусти же так! Или ты разлюбил меня?..
- Меня бог покарает, коли разлюблю тебя! Оттого я и задумался, что люблю тебя, что мне жалко тебя. Мои товарищи не злы, но суровы и неумолимы, когда кто нарушает их закон. Беда, если тебя узнают! У меня сердце замирает, как подумаю... Я боюсь, что этот Герцик...
- Что за нужда Герцику мешаться в ваши войсковые дела? Ведь он не запорожец, а твой приятель; да он и не узнал меня!..
- Последнему-то я не верю: у него глаза, как у кошки; скажи разве, что ему гораздо выгоднее не изменять нам...
- Разумеется!.. Оставь свои черные думы, посмотри на меня веселее, поцелуй меня!..
- Рад бы оставить, сами лезут в голову. Опять думаю: ведь Герцик знал, что ты убежала?
- Он остался в Лубнах, в нашем доме, так, верно, знал.
- Отчего же он мне не сказал? Как подумаю, тут есть недоброе...
- Ничего!.. Вот ты мне дай доброго коня, я поеду прямо на зимовник Касьяна и там подожду тебя; батюшка, верно, согласится на нашу свадьбу; не согласится - бог с ним, займем кусок степи, сделаем землянку, и заживем.
Тут пошли толки, планы о будущем, уверения в любви, клятвы - словом, пошли речи длинные, длинные и очень бестолковые для всякого третьего в мире, исключая самых двух любящихся. Наконец, Алексей вдруг будто вздрогнул и торопливо сказал:
- Пора нам ехать; ночь коротка; чуешь, как стало свежо в палатке, скоро станет рассветать. Мне нельзя отлучиться, я тебе дам в проводники Никиту: он человек добрый, любит меня и мне не изменит; боюсь только, что он пьян... Ну, пойдем! Боже мой! Слышишь, кто-то разговаривает за палаткой?..
Марина молча кивнула головою.
- Да, разговаривают; не бойся, это запоздалые гуляки, я сейчас прогоню их...
Алексей быстро распахнул полы палатки и остановился: на дворе уж совсем рассвело; перед палаткой стоит толпа казаков.
- Что вам надобно? - спросил Алексей.
- Власть твоя, пан писарь, - отвечали казаки, - а так делать не годится. Недолго простоит наша Сечь, когда начальство само станет ругаться нашими законами, когда...
- Убирайтесь, братцы, спать!.. Вы со вчерашнего похмелья...
- Дай господи, чтоб это было с похмелья! Вот я сорок лет живу на Сечи, а никогда с похмелья не грезилось такое, как наяву совершается, - говорил седой казак,- как можно прятать в Сечи женщину? От женщины и в раю человеку житья не было; а пусти ее в Сечь...
- Жаль, что из моего куреня вышел такой грешник! - сказал куренной атаман. - Испокон веку не было на Поповнческом курене такого пятна.
- Вишь, какое беззаконие! - говорили многие голоса громче и громче. - Вот оно, нечистое искушение! Вот сидит она. Возьмем ее, хлопцы, да прямо к кошевому
- Вы врете! - сказал Алексей. - Ступайте по куреням, а то вам худо будет.
- Нет, нет! - кричали казаки - Лыцари не врут; может, врут письменные, в школе выучились; еще до рассвета нам сказали, что у писаря в палатке женщина, мы и собрались сюда и слышали ваши речи, и ваши поцелуи - все слышали, и попа призвали...
- Так есть же, коли так, у меня в палатке женщина: она моя невеста. Не хотел я оскорблять товариства и нарушать Сечи; через час ее уже здесь бы не было, а теперь ваша рука не коснется ее чистой, непорочной; разве труп ее и мой вместе вы получите...
Алексей обнажил саблю.
- Стой, сын мой! - закричал голос священника, выходившего из толпы. - В беззакониях зачат еси и во греха рожден ты, яко человек; не прибавляй новой тяжести на совесть. Прочь оружие! Смирись, грешник, перед крестом и распятым на нем.
Священник поднял крест; казаки сняли шапки, Алексей бросил саблю и стал на колени.
- Так, сын мой, покорись богу и законам; бери свою невесту и пойдем на суд кошевого и всего товариства. Не троньте его, братья, он сам пойдет.
- Пойдем, - твердо сказала Марина, выходя из палатки, - пойдем, мой милый; наша любовь чиста, бог видит ее и спасет нас.
И, окруженные казаками, Алексей и Марина пошли за священником к ставке кошевого.
Строго принял кошевой весть о преступлении войскового писаря, сейчас же собрал раду (совет), и, несколько часов спустя, Алексей и Марина были осуждены на смертную казнь. Из уважения к заслугам писаря сделали ему снисхождение: позволили умереть вместе с Мариною. В Сечи не нашлось казака, который бы решился казнить женщину.
- Нет ли где татарина? - спросил кошевой.
- Известно, мы не берем в плен этой сволочи, - отвечали ему, - а сотник Буланый, который теперь живет зимовником, весною поймал на охоте отсталого татарина й засадил его молоть в жерновах кукурузу (маис),

читати