Завантажити

кланяясь.
- А ты его знаешь, Алексею? - спросил кошевой.
- Знаю, батьку; это искусный человек. Здоров ли полковник?
- Здоров, и полковник здоров, и его дочка Марина, и все здоровы..
- Думал ли ты меня здесь увидеть?
- Никак не думал; все думали, что вы утонули, ловя рыбу, и плакали по вас, а вы здесь... великим паном. Силен господь в Сионе!..
Ужинали у кошевого очень весело Каждый на это имел свои причины. После ужина кошевой отдал письмо полковничьему гонцу, приказав ему торопиться. Алексей зазвал Герцика на минуту в свою палатку. На дороге их встретил Никита Прихвостень, он был навеселе и уже щелкал себя по носу, приговаривая: "Да убирайся, проклятая гадина, с доброго носа! Вот наказание божее!.. Да тут и сидеть неспокойно. Казацкий нос - вольный нос; лети себе лучше вот к тому пану, старому шляхтичу, забыл его прозвище... досадно, забыл! Да тебя не учить стать, злая личина, и сам знаешь... Вот у него нос уже оседланный золотым седлом со стеклышками; сидеть будет хорошо, покойно! Ступай же... А! И наш войсковой писарь!.. Говорил вражьим детям, что будет толк из Алексея-поповича, будет - и вышел... И бьет ворога, как мух, и на гуслях играет, и богу молится за наше товариство!.. И песня есть, ей-богу, есть... Вот она, песня:
На бiлому морю, на соколиному морю,
Чорний камень квилить, проквиляє.
Тут что-то не так, одно слово не так поставлено, а завтра выучу, и будет хорошо: сегодня некогда!.. Куда ж ты идешь, пане писарь?
- Спать пора, брат Никита, и ты ложись спать.
- Куда тебе спать, тут такая комедия! Послушай. Прихожу в курень и сел ужинать; подле меня новичок, просто дрянь, ребенок, сидит и ничего не ест, я ему михайлика - не пьет, говорит: "Нездоровится, дядюшка".
- Какой я тебе дьявола дядюшка? Зови меня брат Никита. А тебя как звать?
- Я, говорит, Алексей-попович.
- А может, еще и пирятинский? - говорю я.
- Именно пирятинский!
- Вот тут я и покатился от смеху. Какой ты, говорю, Алексей пирятинский... Бог с тобой, уморил меня смехом! Есть у нас Алексей-попович пирятинский, не тебе чета. хоть и молод, да дебелая душа, и от михайлика не отказывается, и прочее... А ты что за казак! Молодо, зелено, еще не сложился; хоть и порядочного роста, да прям и тонок, словно тростинка...
- Я вот с неделю живу в курене, - сказал он, - от всех слышу, что есть другой Алексей-попович пирятинский и хотел бы посмотреть на него.
- Увидишь, - сказал я, - он теперь приехал вместе со мною. Я бы тебе сейчас показал, да он у кошевого.
- Покажи мне, когда выйдет.
- Ладно, - сказал я, - я вот тут уже давно брожу да напеваю новую песню.
- Странно, если это тебе не снилось, - отвечал войсковой писарь, - в Пирятине, сколько помню, не было другого Алексея.
- А явился, ей-богу, явился! Вот я тебе его покажу.
- Пускай завтра.
- Нет, не завтра, сегодня покажу. Никита Прихвостень справедливый казак, не станет снов рассказывать; выпить - выпьет при случае, а лгать не станет. Приведу, сейчас приведу пирятинца, докажу правду.
Ох! По соколиному камню, чорному камню,
Бiлое море квилить, проквиляє.
И Никита ушел к Поповичевскому куреню, напевая новую песню. А Алексей-попович вошел в свою войсковую палатку, расспросил Герцика, надавал ему пропасть поручений и в Лубны и в Пирятин, снабдил на дорогу несколькими дукатами и подарил дорогой турецкий кинжал, осыпанный алмазами, говоря: "Я сам своеручно убил пашу и снял с него этот кинжал; пусть он будет залогом нашей дружбы".
Герцик со слезами обнял Алексея, обещал выполнить все поручения, тотчас дать знать обо всем в Сечь и вышел.
Еще тихо колебалась, еще не успела успокоиться опущенная пола войлочной палатки войскового писаря, как опять поднялась - и робко вошел молодой, стройный казак; из-за него выглядывала голова Никиты.
- Вот тебе земляк! - говорил Никита. - Толкуйте с ним про Пирятин, а мне некогда, меня зовут! Прощайте! Никита врет, Никите снится! Никита так себе; дурень Никита! А Никита все свое... - Последние слова едва слышно уже отдавались за палаткой.

XII

Попiд гаєм, мов ласочка,
Крадеться Оксана.
Забув, побiг, обнялися.
"Серце!" - та й зомлiли.
Т.Шевченко

Скромно стоял у дверей молодой казак, опустив глаза, судорожно поворачивая в руках красивую кабардинскую шапочку. Алексей взглянул на него, протер глаза и почти шепотом сказал:
- Боже мой! Или я рехнулся, или это Марина!.. Две крупные слезы покатились по щекам молодого казака, он быстро поднял ресницы, выпустил из рук шапочку и уже лежал на груди Алексея, тихо повторяя:
- Я, мой милый! Я, мой ненаглядный Алексей! И долго они ничего це говорили, глядели друг на друга, смеялись, плакали и, сливаясь горячими устами в один бесконечный поцелуй, уносились далеко от земли.
За все печали, заботы и страдания, за всю тяжесть нашей земной жизни великий творец щедро наградил человека, дав ему молодость и любовь...
- Как же ты попала сюда, моя горлица? - спрашивал Алексей. - Как ты оставила отца и прошла пустые вольные

читати