Завантажити

народные обращаются к Дорошенко, обещавшему вернуть народу все его былые привилегии, — он решил переменить политику и, чтобы спасти себя и оправдаться в глазах народных, — прикинуться также противником Москвы и свернуть на нее причину всех происшедших в отечестве перемен.
Он начал возбуждать всюду полковников, старшину и народ против московской власти, к действительности он присоединял еще всевозможную чудовищную ложь, а напуганное народное воображение верило ему.
Не только Украину старался возмутить Бруховецкий, но он отправил послов и к донским казакам, приглашая их к восстанию и уверяя, что Москва приняла латинскую ересь и хочет всех своих подданных обратить в латинство.
План задуманного им освобождения быстро распространился по всей Левобережной Украине. Сбитый с толку народ в своей слепой ярости не мог разбирать — кто был первой причиной всех этих нежелательных перемен и готов был обрушиться своею местью на ни в чем не повинных воевод и ратных людей.
Полковники разослали всюду свои универсалы и всюду закипели приготовления к ужасной ночи. Крестьяне перестали платить подати и начали повсеместно записываться в казаки. Бабы и девчата все знали об этом замысле, но всякий хранил страшную тайну.
Воеводы начали замечать какое-то странное брожение в народе; увеличение казацких войск начало также беспокоить их; несколько раз обращались они за разъяснением к Бруховецкому, но гетман давал самые уклончивые ответы. Наконец, когда в город начали вступать казацкие войска, воевода гадячский Евсевий Огарев обратился с вопросом к Бруховецкому, что означают все эти волнения в народе, это увеличение казацких войск и стягивание военных сил в города?
Бруховецкий ответил ему, что под Черным лесом собралась громадная татарская орда, против которой и надо выступить с войсками, и что он уже отписал об этом на Москву. Хотя объяснение это и не удовлетворило Огарева, но узнать истину было решительно невозможно. Однако, как ни старались на Украине скрыть от воевод все происходившее кругом, — один из полковников все-таки проговорился.
Огарев узнал о приготовляющемся восстании и поторопился послать в Москву посла. Один из ратных людей переоделся нищим, засунул письмо Огарева в свой посох и отправился в дорогу.
В Москве известие о приготовляющемся восстании на Украине произвело большой переполох.
Были приняты меры, но слишком поздно, когда уже все было готово к восстанию, Бруховецкий успел поддаться Турции.
Наступил, наконец, и день Сретения Господня.
Все были готовы... ждали ночи... Но вот угаснул короткий зимний день. Холодное солнце скрылось за тучу, медленно подымавшуюся из-за горизонта, и залило кровавым заревом весь небосклон.
Черная ночь широко разбросала свои крылья над всей Украиной, прикрыла она темным пологом присыпанные снегом деревни и города, но не принесла с собой сна и покоя.
Давно уже прозвонили на ратуше на тушение огня, давно уже погасли во всех окнах домиков Переяслава красноватые огоньки. Все погрузилось в безмолвие и тьму, а между тем на дворищах и улицах города беззвучно зашевелились какие-то сероватые тени. Не слышно ни звука команды, ни крика... кажется, что это какие-то призраки строятся в ряды... только иногда глухо звякнет сабля, или тихо заржет испуганный конь.
Вокруг Переяслава между тусклой снежной равниной и черным пологом неба движутся также ряды каких-то всадников; они вытягиваются рядами и окружают город тесным черным кольцом.
Впереди всех едет на своем коне старый полковник Гострый, за ним Марианна и Андрей.
В тишине снежной равнины теряется тихий топот коней... Вот Андрей отделился от длинных рядов всадников и подъехал к городским воротам; он пошептался о чем-то с караульными, стоявшими неподвижно у ворот и возвратился к полковнику.
— Все готово, — произнес он тихо, — ворота отперты.
— Стой! — скомандовал так же тихо полковник, осаживая коня. — Вы, — обратился он к одной части казаков, — оцепите весь город кругом, чтобы и мышь не могла прорваться сквозь ваши ряды, а вы — повернулся он к стоявшим за ним рядам, — как только услышите гасло, — за мною!
Все молча поклонились полковнику. Снова стало тихо: ни звука, ни шелеста ветра не слышно было в морозном воздухе. Тихо и беззвучно кружились в сумрачной тьме холодные снежинки и обсыпали белым покровом застывших на своих местах всадников.
Марианна стояла рядом с Андреем. Она ожидала сигнала. От этой тишины, окружавшей ее, от напряженного ожидания, ей казалось, что кровь невыносимо шумела и стучала у нее в ушах. Жестокость предстоящей битвы не пугала ее: горе ожесточило, озлобило ее сердце, ей казалось, что всякое чувство сострадания угасло в нем; и она ждала с нетерпением битвы, как будто эта месть могла насытить ее сердце, могла заглушить невыносимый огонь обиды, жегший ее грудь.
Вот издали донесся слабый крик петуха — все вздрогнули и насторожились, но крик затих и снова кругом

читати