Завантажити

минуту первого испуга, когда мне показалось, что все вокруг меня рушится. Я простил тебя, Нора. Клянусь тебе, я простил тебя.
НОРА. Благодарю тебя за твое прощение. (Уходит в дверь направо.)
ХЕЛЬМЕР. Нет, постой… (Заглядывая туда.) Ты что хочешь?
НОРА (из другой комнаты) . Сбросить маскарадный костюм.
ХЕЛЬМЕР (у дверей) . Да, да, хорошо. И постарайся успокоиться, прийти в себя, моя бедная напуганная певунья пташка. Обопрись спокойно на меня, у меня широкие крылья, чтобы прикрыть тебя. (Ходит около дверей.) Ах, как у нас тут славно, уютно, Нора. Тут твой приют, тут я буду лелеять тебя, как загнанную голубку, которую спас невредимой из когтей ястреба. Я сумею успокоить твое бедное трепещущее сердечко. Мало помалу это удастся, Нора, поверь мне. Завтра тебе все уже покажется совсем иным, и скоро все пойдет опять по старому, мне не придется долго повторять тебе, что я простил тебя. Ты сама почувствуешь, что это так. Как ты можешь думать, что мне могло бы теперь прийти в голову оттолкнуть тебя или даже хоть упрекнуть в чем нибудь? Ах, ты не знаешь сердца настоящего мужа, Нора. Мужу невыразимо сладко и приятно сознавать, что он простил свою жену… простил от всего сердца. Она от этого становится как будто вдвойне его собственной – его неотъемлемым сокровищем. Он как будто дает ей жизнь вторично. Она становится, так сказать, и женой его и ребенком. И ты теперь будешь для меня и тем и другим, мое беспомощное, растерянное созданьице. Не бойся ничего, Нора, будь только чистосердечна со мной, и я буду и твоей волей и твоей совестью… Что это? Ты не ложишься? Переоделась?
НОРА (в обыкновенном домашнем платье) . Да, Торвальд, переоделась.
ХЕЛЬМЕР. Да зачем? В такой поздний час?..
НОРА. Мне не спать эту ночь…
ХЕЛЬМЕР. Но, дорогая Нора…
НОРА (смотрит на свои часы) . Не так еще поздно. Присядь, Торвальд. Нам с тобой есть о чем поговорить. (Садится к столу.)
ХЕЛЬМЕР. Нора… что это? Это застывшее выражение…
НОРА. Присядь. Разговор будет долгий. Мне надо многое сказать тебе.
ХЕЛЬМЕР (садясь к столу напротив нее) . Ты меня пугаешь, Нора. И я не понимаю тебя.
НОРА. В том то и дело. Ты меня не понимаешь. И я тебя не понимала… до нынешнего вечера. Нет, не прерывай меня. Ты только выслушай меня… Сведем счеты, Торвальд.
ХЕЛЬМЕР. Что такое ты говоришь?
НОРА (после короткой паузы) . Тебя не поражает одна вещь, вот сейчас, когда мы так сидим с тобой?
ХЕЛЬМЕР. Что бы это могло быть?
НОРА. Мы женаты восемь лет. Тебе не приходит в голову, что это ведь в первый раз мы с тобой, муж с женою, сели поговорить серьезно?
ХЕЛЬМЕР. Серьезно… в каком смысле?
НОРА. Целых восемь лет… больше… с первой минуты нашего знакомства мы ни разу не обменялись серьезным словом о серьезных вещах.
ХЕЛЬМЕР. Что же мне было посвящать тебя в свои деловые заботы, которых ты все равно не могла мне облегчить.
НОРА. Я не говорю о деловых заботах. Я говорю, что мы вообще никогда не заводили серьезной беседы, не пытались вместе обсудить что нибудь, вникнуть во что нибудь серьезное.
ХЕЛЬМЕР. Ну, милочка Нора, разве это было по твоей части?
НОРА. Вот мы и добрались до сути. Ты никогда не понимал меня… Со мной поступали очень несправедливо, Торвальд. Сначала папа, потом ты.
ХЕЛЬМЕР. Что! Мы двое?.. Когда мы оба любили тебя больше, чем кто либо на свете?
НОРА (качая головой) . Вы никогда меня не любили. Вам только нравилось быть в меня влюбленными.
ХЕЛЬМЕР. Нора, что это за слова?
НОРА. Да, уж так оно и есть, Торвальд. Когда я жила дома, с папой, он выкладывал мне все свои взгляды, и у меня оказывались те же самые; если же у меня оказывались другие, я их скрывала, – ему бы это не понравилось. Он звал меня своей куколкой дочкой, забавлялся мной, как я своими куклами. Потом я попала к тебе в дом….
ХЕЛЬМЕР. Что за выражение, когда говоришь о нашем браке!
НОРА (невозмутимо) . Я хочу сказать, что я из папиных рук перешла в твои. Ты все устраивал по своему вкусу, и у меня стал твой вкус или я только делала вид, что это так, – не знаю хорошенько. Пожалуй, и то и другое. Иногда бывало так, иногда этак. Как оглянусь теперь назад, мне кажется, я вела здесь самую жалкую жизнь, перебиваясь со дня на день!.. Меня поили, кормили, одевали, а мое дело было развлекать, забавлять тебя, Торвальд. Вот в чем проходила моя жизнь. Ты так устроил. Ты и папа много виноваты передо мной. Ваша вина, что из меня ничего не вышло.
ХЕЛЬМЕР. Нора! Какая нелепость! Какая неблагодарность! Ты ли не была здесь счастлива?
НОРА. Нет, никогда. Я воображала, что была, но на самом деле никогда этого не было.
ХЕЛЬМЕР. Ты не была… не была счастлива!
НОРА. Нет, только весела. И ты был всегда так мил со мной, ласков. Но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей куколкой женой, как дома у папы была папиной куколкой дочкой. А дети были уж моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот в чем состоял наш брак, Торвальд.
ХЕЛЬМЕР. Тут есть, пожалуй, доля правды, как это ни преувеличенно и ни

читати