Завантажити

подошел к Мише и пнул его сапогом. Миша резко встал, получил короткий удар под дых, но не делая пауз, не переводя попусту запала, въехал азиату между глаз. Тот яростно взвизгнул и нанес несколько ударов. Кровь бросилась Мише в голову, он в три удара завалил азиата и принялся жестоко пинать его ногами. Все повскакивали с мест и принялись оттаскивать Мишу.
— Хватит, хватит, зема, уймись, — прошептал кто-то ему в ухо. — И, главное, не шуми: караул услышит — нам жопа.
Миша позволил усадить себя под стену. В камере снова все затихло, только возле ведра с водой матерно шипел и булькал, приводя себя в порядок, азиат. К глазку снаружи приблизилось чье-то лицо, приклеилось, повисело и снова отклеилось.
— Видел? — прошептал Мише сосед. — Часовой «палит».
Миша кивнул, потом посмотрел в сторону азиата.
— А это что за урод?
— Да хрен его знает! Я с ним вместе не пил.
— Бурый.
— Это еще не бурый. Но нас всех ненавидит — точно. У них, азиатов, всегда так бывает, когда ты либо слишком уж сильнее их, либо слишком слабее. Тогда они ненавидят тебя либо за твою силу, либо за твою слабость. Если между тобой и ими примерное равенство, они хорошо к тебе относятся.
— Почему это? — Миша был явно заинтересован.
— Ну, потому что либо им не надо опасаться твоей силы, либо в них не будит дурных инстинктов твоя слабость, — губарь осторожно вытащил из углубления стены бычок и подкурил. — Вот, скажем, в нашем батальоне мы очень даже неплохо с ними живем — они такие клевые, вроде, ребята, без западла, если нужно, то и выручат. Но это потому, что у нас равенство в силах. А было бы их меньше или больше, все, наверное, было бы по-другому.
Помолчали. Потом Миша спросил:
— А что, караул стоит стремный, что вы все так шугаетесь?
— Да нет, этот караул еще ништячный, — ответил сосед. — Просто береженого Бог бережет, а небереженого… — он затянулся. — Вот если ДШБ заступит, тогда посмотришь на стремный караул, зема.
— А что будет?
— Увидишь, зема. Кстати, — сосед встрепенулся. — Тебя как зовут?
— Миша.
— Ништяк. А меня — Серый. Из Красноярска.
— А я из Харькова.
Они пожали друг другу руки.
— Первый раз на губе?
— Да. А ты?
— Да уж со счета сбился, — ответил Серый. — В этот присест уже двенадцатые сутки сижу.
— Сколько? — Миша посмотрел на него с уважением. Серый равнодушно пожал плечами:
— Вот так как-то получилось. Долго ли умеючи?..
— А за что тебя?
— Неуставняк… Да какая, в общем-то, разница, зема? Сижу и сижу.
Время близилось к ужину.
— Смена караула скоро, — сказал Серый.
Почти в ту же секунду из-за двери послышался многоногий топот сапог, голоса, звяканье штык-ножей на автоматных стволах. Заскрежетал замок, дверь со скрипом начала открываться. Все встали. В камеру вошли давешний дохляк-пэвэошник и здоровенный лейтенант-десантник с пьяными глазами. В дверях остановилось двое мосластых, рослых — под два метра — парней в беретах и с коротенькими АКСУ в руках.
— Становись! — зычно скомандовал летеха-десантник, и по камере пахнуло перегаром.
Все выстроились в шеренгу. Летеха тупо протащил взгляд по губарям, глянул в бумажку-список и, через слово матерясь, провел перекличку. Фамилия Миши — как новоприбывшего — была в списке последней. Летеха споткнулся на ней, потом все же прочитал, взглянул на сказавшего «я» Мишу и подозрительно спросил:
— Ты че, жидяра, парень?
«У, козел», — подумал Миша и промолчал.
— Ладно, — сказал летеха пэвэошнику, — здесь все в норме. Пошли в следующую камеру.
Они двинулись к выходу. Уже в дверях летеха обернулся, еще раз осмотрел арестантов и сказал:
— Слишком буро выглядите, ребята. Будем дрочить. Потом остановил взгляд на Мише и добавил: — Уродов-жидов будем дрочить особо.
Дверь захлопнулась.
— Вот, мля, невезуха! Накаркал, — с досадой сказал Серый, глядя вслед начкарам. — Под дэшэбэшный караул лучше вообще не попадать. А с таким-то начкаром хоть вешайся сразу…
Арестанты негромко переговаривались и в сердцах сплевывали.
— Ты понимаешь, — объяснил Мише Серый, — этих лосей в беретах специально вышколили как военную жандармерию. С самого первого дня им вбивали в голову, что они самые крутые ребята, а все остальные — это чмыри и пидары. Короче, если ты не в голубых погонах и берете, то ты не человек и эти все сохатые видели тебя стоящим раком на корпусном плацу, понял?.. Да ладно, че я тебе все это рассказываю? Вот начнут дрочить, тогда сам все поймешь.
Серый помолчал и спросил, нерешительно, как спрашивают о нехорошей, неизлечимой болезни:
— Послушай, зема, а ты что — действительно жид?
— Я не знаю такой национальности, — грубо ответил Миша. — Я знаю национальность «еврей». Вопросы?
Серый промолчал.
Все началось после ужина. В камеру ворвалось человек пять караульных, пинками и окриками подняли губарей и поставили лицом к стене, а сами начали шмонать помещение. Они осмотрели ведро, долго крутили и трясли табурет, вынюхивали все углы, общупали дверной косяк. Потом начали обыскивать губарей. Драли с их плеч хэбэшки, ощупывали ноги, заставляли раздеваться до белья, подгоняя

читати