Завантажити

пане лавнику, — схватилась она за пришедшую ей вдруг мысль, — мне нужно необходимо увидеть в глаза самого Тамару... Я сумею выпытать, догадаться. Проведи нас, пане господарю, сейчас же в замок! — закончила она повелительно.
— Как, вельможная пани, сейчас? — растерялся старик. — Да сейчас нельзя: никого так рано не пропустят; там "варта" везде, и перед замком, и у "брамы", и на замчище. Без воли его мосци трудно увидеть... на то там и генеральные есаулы. А с другой стороны, когда этот дьявол доведается, что дочка его ворога тут в замке, в его лапах, то чтоб не учинил он какого "гвалту".
— Я не так глупа, пане лавнику, — сжала свои черные брови Марианна, — чтобы так просто своей персоной и пошла, не положивши ему на очи "полуды"! Я пойду, как и сюда явилась, послушником при страннике из святых мест; пойдем мы за подаянием, понесем святые камешки, песок, воду, корешки.
— Так, так, так, — обрадовался этой выдумке Варавка, — это гаразд, гаразд; это всех "зацикавыть"... и гетмана: он дарма, что злодей, а страннику будет рад, чтобы отмаливать с ним свои грехи. Эх, и головка ж у тебя золотая! А я, старый дурень, думал, думал и на думку мне ничего не пришло... А оно выходит, вот какая ловкая штука!
Часа через три у замковой брамы стояли два паломника, один монах средних лет, с поседевшей слегка бородой, а другой — совсем молоденький еще хлопчик, стройный, с несколько бледным лицом и темно-серыми, казавшимися черными, как уголь, глазами; странники просили Христа-ради пропуска во двор для собирания у ясновельможного панства милостыни. Между стражей сидел Варавка и угощал всех добрым медком.
Само собой разумеется, что божьи люди были впущены во двор, и сейчас же их окружила толпа челяди, жадная услыхать про св. Иерусалим, про Афонскую гору и про древо, на котором Иуда повесился... Старший странник рассказывал много чудесного, неслыханного, а молодой послушник больше молчал да бросал по сторонам пытливые взгляды из-под черных бровей.
К толпе челяди начали подходить хорунжие, сотники и есаулы надворных команд, сердюков и другие казацкие старшины, находившиеся на тот час во дворе; челядь расступалась перед ними и уступала первые места. Молодой послушник оглядывал зорко каждого из них пытливым взглядом, но подходившие были, очевидно, не те, кого он искал. Вдруг старший странник, рассказывая про змия-антихриста, прикованного двенадцатью цепями в пещере под горой Сионской, толкнул незаметно молодого послушника локтем; последний встрепенулся и начал осматриваться с тревожным любопытством... В середину круга пробирался бесцеремонно среди кучки значных казаков какой-то молодой есаул с красивым, но надменным наглым лицом.
— Пан есаул... пан Тамара! — узнав его, расступались все.
— Он? — шепнул тихо среди поднявшейся суеты послушник.
— Он! — кивнул незаметно головой странник и громче прежнего начал продолжать свой рассказ о разных диковинках на свете и о неслыханных чудесах.
— Что они тут брешут? Откуда они? — спросил небрежно Тамара, бросивши подозрительный взгляд на пришедших.
— Странники Божий... из Иерусалима... — ответил кто-то робко в толпе.
— Из Иерусалима? Ха! — Они, может быть, так его видели, как я папу!.. Гетман не любит, чтобы всякая дрянь шаталась по его замчищу... Кто их впустил?
В толпе произошло некоторое замешательство, но никто ничего не ответил.
— Вот я проберу этого "воротаря" и "вартовых", — поднял еще выше тон Тамара, — да и вам, панове, — бросил он презрительный взгляд на атаманов и значных, — достанется от гетманской милости за таковую "недбалисть" и нерадение; ведь же всем известно, что никто и в самый Гадяч не смеет въехать без явки к воеводе, а тут вдруг на самом гетманском дворе появляются какие-то шельмы, и я ничего не знаю.
— Эти странники именем Христовым пришли ради подаяния, — оправдывался какой-то хорунжий, заведовавший, очевидно, стражей перед брамой, — прежде оделяли здесь странников.
— Прежде, — вскрикнул нагло Тамара, — прежде, а не теперь, не при мне! Теперь именем Христовым придет сюда и всякий "шпыг", и предатель, и бунтовщик. Эти шельмы и послами прикидываются, да плохо кончают! — заключил язвительно Тамара. Странники все время только низко кланялись, с выражением кротости и мольбы на умиленно испуганных лицах; но послушник и кланяясь не спускал глаз с Тамары; он заметил, что у Тамары левая кисть руки перевязана черным платком и придал этому значение, а при последней фразе его глаза молодого послушника словно больше потемнели на побледневшем лице.
— Вот повести их в челядню, да раздеть чисто и осмотреть, — тогда наверное дознаемся, какие это странники и что в их котомках. — произнес резко Тамара, словно отдавая приказ.
В толпе произошло недовольное движение, сменившееся гробовым, угрюмым молчанием. Старший странник выпрямился и закусил губу; в глазах его сверкнул зловещий огонь; младший послушник как-то съежился, словно хищный зверь перед

читати