Завантажити

крытом подъезде.
- А, они уже приехали! - сказала Анна, глядя на верховых лошадей, которых только что отводили от крыльца. - Не правда ли, хороша эта лошадь? Это коб. Моя любимая. Подведи ее сюда, и дайте сахару. Граф где? - спросила она у выскочивших двух парадных лакеев. - А, вот и он! - сказала она, увидев выходившего навстречу ей Вронского с Весловским.
- Где вы поместите княгиню? - сказал Вронский по-французски, обращаясь к Анне, и, не дождавшись ответа, еще раз поздоровался с Дарьей Александровной и теперь поцеловал ее руку. - Я думаю, в большой балконной?
- О нет, это далеко! Лучше в угловой, мы больше будем видеться. Ну, пойдем, - сказала Анна, дававшая вынесенный ей лакеем сахар любимой лошади.
- Et vous oubliez votre devoir, - сказала она вышедшему тоже на крыльцо Весловскому.
- Pardon, j'en ai tout plein les poches, - улыбаясь, отвечал он, опуская пальцы в жилетный карман.
- Mais vois venez trop tard, - сказала она, обтирая платком руку, которую ей намочила лошадь, бравшая сахар. Анна обратилась к Долли: - Ты надолго ли? На один день? Это невозможно!
- Я так обещала, и дети... - сказала Долли, чувствуя себя смущенною и оттого, что ей надо было взять мешочек из коляски, и оттого, что она знала, что лицо ее должно быть очень запылено.
- Нет, Долли, душенька... Ну, увидим. Пойдем, пойдем! - и Анна повела Долли в ее комнату.
Комната эта была не та парадная, которую предлагал Вронский, а такая, за которую Анна сказала, что Долли извинит ее. И зта комната, за которую надо было извиняться, была преисполнена роскоши, в какой никогда не жила Долли и которая напомнила ей лучшие гостиницы за границей.
- Ну, душенька, как я счастлива! - на минутку присев в своей амазонке подле Долли, сказала Анна. - Расскажи же мне про своих. Стиву я видела мельком. Но он не может рассказать про детей. Что моя любимица Таня? Большая девочка, я думаю?
- Да, очень большая, - коротко отвечала Дарья Александровна, сама удивляясь, что она так холодно отвечает о своих детях. - Мы прекрасно живем у Левиных, - прибавила она.
- Вот если б я знала, - сказала Анна, - что ты меня не презираешь... Вы бы все приехали к нам. Ведь Стива старый и большой друг с Алексеем, - прибавила она и вдруг покраснела.
- Да, но мы так хорошо... - смутясь, отвечала Долли.
- Да впрочем, это я от радости говорю глупости. Одно, душенька, как я тебе рада! - сказала Анна, опять целуя ее. - Ты еще мне не сказала, как и что ты думаешь обо мне, а я все хочу знать. Но я рада, что ты меня увидишь, какая я есть. Мне, главное, не хотелось бы, чтобы думали, что я что-нибудь хочу доказать. Я ничего не хочу доказывать, я просто хочу жить; никому не делать зла, кроме себя. Это я имею право, не правда ли? Впрочем, это длинный разговор, и мы еще обо всем хорошо переговорим. Теперь пойду одеваться, а тебе пришлю девушку.

XIX

Оставшись одна, Дарья Александровна взглядом хозяйки осмотрела свою комнату. Все, что она видела, подъезжая к дому и проходя через него, и теперь в своей комнате, все производило в ней впечатление изобилия и щегольства и той новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских романах, но никогда не видала еще в России и в деревне. Все было ново, начиная от французских новых обой до ковра, которым была обтянута вся комната. Постель была пружинная с матрасиком и с особенным изголовьем и канаусовыми наволочками на маленьких подушках. Мраморный умывальник, туалет, кушетка, столы, бронзовые часы на камине, гардины и портьеры - все это было дорогое и новое.
Пришедшая предложить свои услуги франтиха-горничная, в прическе и платье моднее, чем у Долли, была такая же новая и дорогая, как и вся комната. Дарье Александровне были приятны ее учтивость, опрятность и услужливость, но было неловко с ней; было совестно пред ней за свою, как на беду, по ошибке уложенную ей заплатанную кофточку. Ей стыдно было за те самые заплатки и заштопанные места, которыми она так гордилась дома. Дома было ясно, что на шесть кофточек нужно было двадцать четыре аршина нансуку по шестьдесят пять копеек, что составляло больше пятнадцати рублей, кроме отделки и работы, и эти пятнадцать рублей были выгаданы. Но пред горничной было не то что стыдно, а неловко.
Дарья Александровна почувствовала большое облегчение, когда в комнату вошла давнишняя ее знакомая, Аннушка. Франтиха-горничная требовалась к барыне, и Аннушка осталась с Дарьей Александровной.
Аннушка была, очевидно, очень рада приезду барыни и без умолку разговаривала. Долли заметила,что ей хотелось высказать свое мнение насчет положения барыни, в особенности насчет любви и преданности графа к Анне Аркадьевне, но Долли старательно останавливала ее, как только та начинала говорить об этом.
- Я с Анной Аркадьевной выросла, они мне дороже всего. Что ж, не нам судить. А уж так, кажется, любить...
- Так, пожалуйста, отдай вымыть, если можно, - перебивала ее Дарья Александровна.
- Слушаю-с. У нас на постирушечки две женщины

читати