Завантажити

их", - промелькнуло в его голове.
- Знаешь, Родя, Марфа Петровна умерла! - вдруг выскочила Пульхерия Александровна.
- Какая это Марфа Петровна?
- Ах, боже мой, да Марфа Петровна, Свидригайлова! Я еще так много об ней писала тебе.
- А-а-а, да, помню... Так умерла? Ах, в самом деле? - вдруг встрепенулся он, точно проснувшись. - Неужели умерла? Отчего же?
- Представь себе, скоропостижно! - заторопилась Пульхерия Александровна, ободренная его любопытством, - и как раз в то самое время, как я тебе письмо тогда отправила, в тот самый даже день! Вообрази, этот ужасный человек, кажется, и был причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасно избил!
- Разве они так жили? - спросил он, обращаясь к сестре.
- Нет, напротив даже. С ней он всегда был очень терпелив, даже вежлив. Во многих случаях даже слишком был снисходителен к ее характеру, целые семь лет... Как-то вдруг потерял терпение.
- Стало быть, он вовсе не так ужасен, коли семь лет крепился? Ты, Дунечка, кажется, его оправдываешь?
- Нет, нет, это ужасный человек! Ужаснее я ничего и представить не могу, - чуть не с содроганием ответила Дуня, нахмурила брови и задумалась.
- Случилось это у них утром, - продолжала, торопясь, Пульхерия Александровна. - После того она тотчас же приказала заложить лошадей, чтоб сейчас же после обеда и ехать в город, потому что она всегда в таких случаях в город ездила; кушала за обедом говорят, с большим аппетитом...
- Избитая-то?
- ... У ней, впрочем, и всегда была эта... привычка, и как только пообедала, чтобы не запоздать ехать, тотчас же отправилась в купальню... Видишь, она как-то там лечилась купаньем; у них там ключ холодный есть, и она купалась в нем регулярно каждый день, и как только вошла в воду, вдруг с ней удар!
- Еще бы! - сказал Зосимов.
- И больно он ее избил?
- Ведь это все равно, - отозвалась Дуня.
- Гм! А впрочем, охота вам, маменька, о таком вздоре рассказывать, - раздражительно и как бы нечаянно проговорил вдруг Раскольников.
- Ах, друг мой, да я не знала, о чем уж и заговорить, - вырвалось у Пульхерии Александровны.
- Да что вы, боитесь, что ль, меня все? - сказал он с искривившеюся улыбкою.
- Это действительно правда, - сказала Дуня, прямо и строго смотря на брата. - Маменька, входя на лестницу, даже крестилась от страху.
Лицо его перекосилось как бы от судороги.
- Ах, что ты, Дуня! Не сердись, пожалуйста, Родя... Зачем ты, Дуня! - заговорила в смущении Пульхерия Александровна, - это я, вправду, ехала сюда, всю, дорогу мечтала, в вагоне: как мы увидимся, как мы обо всем сообщим друг другу... и так была счастлива, что и дороги не видала! Да что я! Я и теперь счастлива... Напрасно ты, Дуня! Я уж тем только счастлива, что тебя вижу, Родя...
- Полноте, маменька, - с смущением пробормотал он, не глядя на нее и сжал ее руку, - успеем наговориться!
Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не только никогда теперь не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсем забылся, встал с места и, не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты.
- Что ты? - крикнул Разумихин, хватая его за руку.
Он сел опять и стал молча осматриваться; все глядели на него с недоумением.
- Да что вы все такие скучные! - вскрикнул он вдруг, совсем неожиданно, - скажите что-нибудь! Что в самом деле так сидеть-то! Ну, говорите же! Станем разговаривать... Собрались и молчим... Ну, что-нибудь!
- Слава богу! А я думала, с ним что-нибудь вчерашнее начинается, - сказала, перекрестившись, Пульхерия Александровна.
- Чего ты, Родя? - недоверчиво спросила Авдотья Романовна.
- Так, ничего, одну штуку вспомнил, - отвечал он и вдруг засмеялся.
- Ну, коль штуку, так и хорошо! А то и я сам было подумал... - пробормотал Зосимов, подымаясь с дивана. - Мне, однако ж, пора; я еще зайду, может быть... если застану...
Он откланялся и вышел.
- Какой прекрасный человек! - заметила Пульхерия Александровна.
- Да, прекрасный, превосходный, образованный, умный... - заговорил вдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и с каким-то необыкновенным до сих пор оживлением, - уж не помню, где я его прежде до болезни встречал... Кажется, где-то встречал... Вот и этот тоже хороший человек! - кивнул он на Разумихина, - нравится он тебе, Дуня? - спросил он ее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся.
- Очень, - ответила Дуня.
- Фу, какой ты... свинтус! - произнес страшно сконфузившийся и покрасневший Разумихин и встал со стула. Пульхерия Александровна слегка улыбнулась, а Раскольников громко расхохотался.
- Да куда ты?
- Я тоже... мне надо.
- Совсем тебе не надо, оставайся! Зосимов ушел, так и тебе надо. Не ходи... А который час? Есть

читати