Завантажити

Я долго ждал эту командировку. Впрочем, не то чтобы ждал. Просто всегда знал, что она наступит. Я уже сделал несколько шагов по направлению к ней, достаточно неудачных, конфузливых. Мне всегда казалось, что она что-то чувствует ко мне, но никогда не сделает первого шага. Поэтому я делал эти шаги сам, и, когда она резко отступала в сторону, я летел в пропасть, цеплялся за кусты, удерживался на краю пропасти, вылезал на поверхность и продолжал жить дальше.

Продолжал, говорил себе: все хорошо, все хорошо, Сергей, мы выживем, я верю в себя, я верю в себя. Каждый из нас, каждый проживает свою жизнь и играет только в своей игре, рассчитанной для него одного. Да, мы втягиваем в свои игры других, только для того, чтобы этот кто-то убедился в свою очередь, что можно прожить только свою судьбу, только одну свою судьбу.

И вот спустя некоторое время, достаточно большое для того, чтобы пыль осела и все успокоились, нас отправили в командировку, двоих. Куда-то за рубеж, что ли. Я плохо соображал, понимал только, что должен держать себя в руках, это исключительно деловая поездка. На проект, который мы представляли, делалась большая ставка, а мы умели хорошо ладить с людьми, потому нас и выбрали.

Она красивая, умная, дерзкая женщина, как раз такая, как мне всегда нравилось. Отношения между нами с самого начала были прекрасными, я умел вести игру на грани фола, это мой конек. Ему доверяют люди, которые не доверяют даже самим себе,— так говорили обо мне те, кто пытался удержаться от доверия. Мы сидели в самолете и рассказывали друг другу веселые истории, смеялись, я изредка поглядывал на нее, стараясь оставаться незамеченным, а она на меня, кажется. Мы обсудили все подробности, до мелочей, у нас была хорошая командная игра, два изгоя, рядом могли поставить только таких, как мы.

В гостинице наши номера располагались напротив друг друга, мы оставили вещи, привели себя в порядок и поехали на совещание. Оно длилось весь день, с небольшим перерывом на обед, весь мир научился напряженно работать, мы тому не исключение и не правило. Обставили всех, разумеется. В смысле — успешно показали и доказали, что без нашего проекта этот мир явно не полон, едва ли полноценный даже. На следующий день была запланирована выставка. Поздно вечером мы взяли такси и поехали в гостиницу.

Я люблю гостиницы, в них никогда не испытываешь чувства одиночества. Атмосфера пропитана постоянным присутствием кого-то нового, очередного, со своей, только его судьбой. Я купил себе кофе в холле внизу, собирался дописать сценарий, я писатель, то есть, скорее всего, не дописать, а написать несколько сцен. Сел за стол, открыл леп-топ, набрал несколько строк. У меня постоянная большая нагрузка, поэтому пишу запоем, научился, практически без правок рождается готовая вещь, потому что самое важное в своей жизни я всегда делал в свободных от-чего-то-другого промежутках. Затем вдруг встал, подошел к двери, открыл ее, вышел в коридор. Она ходила по коридору и разговаривала по телефону. Да, дорогой, говорила она своему мужу, мы все провели успешно, да что со мной станется, все хорошо. Спокойной ночи. Странно, что в номере мало места? Я улыбнулся ей: что, мало места в номере, развернуться негде? Зайдёте?— спросила она.

На столе лежали бумаги: она готовилась к завтрашнему выступлению на выставке, собиралась, по крайней мере. Не волнуйтесь, вы прекрасно выступите, не в первый раз. Да я и не волнуюсь, садитесь, как дела? В этот момент зазвонил телефон у меня. Извините, да-да, конечно. Привет, милая, да, все провели, повезло, директор остался в городе, поэтому обошлось без посредников. Ты скучаешь? Это же всего лишь три дня, отдохни от меня.

Я так долго добивался ее, мою жену. Это были не просто каких-то там два неудачных шага. Я пробил дверь в стене и сделал это собственным лбом. Так сильно я не любил никого. Убить был готов любого, кто становился на ее дороге. В ряде случаев так было нельзя, но иногда мне казалось, что отношение к тебе было первичнее других моих инстинктов.

Да, спокойной ночи, любимая.

Я вернулся в ее комнату. Что будем пить? — спросила она, разглядывая напитки в баре. Мартини, есть мартини? Да, есть. Завтра ответственный день. Смешаем с соком, я не пью чистый, не могу, впадаю в депрессию. Да, я тоже не пью практически.

Я смешивал напитки, по-моему, мы прекрасно поработали. Да, мне тоже так кажется. Ну, что, за успешное сотрудничество с компанией N. Да, давайте.

Мы с ее мужем одногодки, родились с разницей в несколько дней, она старше нас. Моя любимая немного старше ее. Такая вот особенность моей судьбы. Его и моей.

Когда ко мне приходят люди по вопросам взаимоотношений в семье, я всегда настаиваю на использовании последнего шанса. Вспомните, что было между вами, наработать совместное доверие — это дорогого стоит. По крайней мере, усилий стоит.

Ее губы были приятными на вкус, вкус новый, но бесконечно родной, как будто я его всегда знал, но немного призабыл.

Я знал, что она ранимая, закрытая для посторонних заглядываний в душу. Поэтому догадывался, что наверняка в ласке трепетная, нежная и трепетная. Конечно, в реальности это ни с чем несравнимо. Мы практически не разговаривали, понимали друг друга по прикосновениям. Когда уснули, я толком не запомнил.

Наутро я вернулся к себе, поцеловав ее волосы. Принял душ, начал одеваться, завязывая галстук, вспомнил, как она когда-то высказывалась по поводу измен. Не принимала этого в человеческой среде, видела это в людях сразу. И я тоже особо не любил.

Выставка огромная, Франкфурт-на-Майне. Что и говорить. Наш новый партнер оказался прекрасным организатором, всюду успевал, представлял и всячески рекомендовал нас. Мы с ней обменивались редкими взглядами и заключили несколько краткосрочных контрактов. Познакомились с известными людьми, представили себя. Меня еще узнавали как писателя, в параллель нашему делу. Так что я вообще оказался в своей стихии. Хотя особо ничего не планировал. Во мне как-то странно сочетались желание быть на виду и подчеркнутая непубличность. Считал это ненужным. Хотя на телевидении бывал с удовольствием, и к моему мнению, которое я излагал в прессе по различным поводам, в основном литературным, прислушивались.

Мимо проходил Виктор Ерофеев, говорил по мобильному. Остановился и сказал: посмотри, если бы не мы, как бы они смогли прожить тысячи жизней, а не только одну свою? Это мы создаем миры, в которых они любят бывать, а порою даже живут. Потом он заговорщицки посмотрел на меня и тихо спросил: долго ты ее добивался? Я удивленно рассмеялся: что? Я устал, покачал головой Ерофеев, я устал от знания людей.

Мы возвращались в гостиницу снова поздно вечером, после банкета. В машине смеялись и подолгу смотрели друг на друга. Пошли ко мне, предложил я, вчера у тебя, сегодня — у меня. Возьми мне кофе, попросила она.

На этот раз она разделась самостоятельно. Аккуратно повесила одежду на спинку стула, я уже лежал и ждал ее, она залезла ко мне под одеяло, смущенно поцеловала куда-то неопределенно в плечо, я целовал ее грудь, жадно вдыхал ее запах, тут же привыкал к нему, тут же влюблялся в него, делал своим.

Во времена моих неудачных попыток я однажды специально поехал на остановку метро, возле которой она жила. Это было мне совсем не по пути, но только в тех краях была аптека, в которой продавалось лекарство, которое было нужно моему деду. Во всем том вечере, а это было вечером, осенью, уже стемнело, была приятная предопределенность, я чувствовал любовный подъем, как будто все вокруг было пропитано ею, ее присутствием, словно она знала, что я сейчас рядом. И отвечала мне взаимностью, не догадываясь об этом, не узнавая меня в действительности, в текущей жизни — безусловно, не единственном из возможных ее вариантов.

Даже музыка, сопутствующая мне тем вечером, была словно специально подобрана. Я покупал яблоки на местном рынке, и Лолита хотела, «чтоб ты верил, я хочу, чтоб ты плакал!». А потом, когда я уже собирался обратно, домой, я услышал песню, которую слышал однажды в поезде. Я тогда был в полусне, так что на подкорку песенка записалась основательно. Я даже стихотворение по этой песне написал. Песня о девушке, которая продала себя «за зеленые бумажки и за кокаина понюх», откровенно, без вариантов шансоновская. Он поет грустным сердцем, все, что идет от сердца, не имеет цены. Я специально подошел к забегаловке, дешевой придорожной забегаловке, из которой доносилась эта песня, остановился, сделал вид, что жду кого-то, впрочем, я действительно ждал, ждал тебя. Просто тогда было еще не время.

В том кафе сидела девушка, под стать и песне, и месту. Она знала ее наизусть, подпевала слово в слово, с такой отчаянной эмоциональностью, так самозабвенно, что вся сцена целиком казалась предопределенной и совершенной, завершенной сценой для кино. Жизненного кино эталонного пошиба.

Следующим вечером мы улетали домой. Мы сделали все, что от нас требовалось, и возвращались обратно. В самолете молчали, засыпали и просыпались, смотрели в иллюминатор, самолет летел в облаках. Если бы я был моложе года на три, я бы непременно спросил: и что теперь? Что с нами будет теперь? Поскольку моложе я не был, я сидел и молчал. И она тоже молчала. Мне только очень хотелось сказать одну вещь. Мне это показалось важным, я наклонился к ней и сказал: никогда не поймешь всей полноты, всех оттенков чувств и ощущений, если Бог не подарит тебе возможность любить двоих. Она быстро посмотрела на меня и ответила: я люблю своего мужа.

А я никогда, ни за что не променяю свою любимую, ни на кого другого. Но я не стал говорить этого. Отвернулся и подумал, что какая же упрямая, упрямая какая.

Ты можешь выиграть только ту партию, которую ты сам начал. Только так.

читати