Завантажити

стене, над головой ротного. «Хрен тебе. И не таких раздолбаев не сажали».
— Ты говорил сослуживцам, что на губе сидеть не так уж плохо…
«Сука, застучали. Интересно, кто?.. Впрочем, там действительно не так уж плохо. Безысходности нет, как здесь».
— …Отказ выполнять приказание замкомвзвода… «Конечно. Джумаев, урод, приказал очки драить. Своих черномазых небось не посылает. Западло потому что».
— Просто жалко твоих родителей…
«Опять „парашу“ запускает. Начхать ему на всех родителей на свете. Если только они бакшиш не привозят».
— Посажу…
«Елду тебе на воротник. Ты слишком хочешь стать эншем батальона, тебе ЧП не нужно. Не посадишь».
— Комбат уже дал принципиальное согласие…
«О, вот это может быть. Комбату терять нечего: без Академии выше майора никак не прыгнуть. Этот посадит за нефиг».
Неожиданно ротный встал. Миша невольно перевел на него взгляд с Владимира Ильича. Ротный выпятил грудь, приложил руку к козырьку и сказал официальным тоном:
— Товарищ солдат, приказываю вам произвести уборку в туалете. Даю вам час времени. Время пошло, — потом он опустил руку, сел и сказал уже по-обычному: — А теперь пошел вон, урод. И только попробуй забить на мое приказание. Шиздец тогда тебе приснится, придурок.
— Есть! — швырнул руку к пилотке Миша. — Разрешите исполнять?
— Пшел нах отсюда, — устало ответил ротный, отворачиваясь.
Миша клацнул каблуками, четко — как на строевом смотре — выполнил команду «кругом» и вышел из канцелярии.
В умывальнике он сел на подоконник и закурил. «Что же в самом-то деле делать?.. Плюнуть на это все?» Сослуживцы, которые проходили мимо него в туалет и обратно, упрямо делали вид, что подоконник абсолютно пуст. Казалось, еще немного, и какой-нибудь черт разложит на этом подоконнике мокрые штаны для стирки. «А что, если…» Миша привстал с подоконника и словил за рукав пробегавшего мимо своего однопризывника Мишу Суздалева.
— Короче, Суздалев, сейчас идешь в туалет и наводишь там порядок! — тоном, не терпящим возражений, заявил он.
— Да ты че, Коханович? — дернулся Суздалев. — В дембеля записался? Скажи, где, я тоже схожу запишусь…
— Понял тебя, — ответил Миша и резким ударом сшиб Суздалева с ног. Потом он еще некоторое время пинал его, причем заходящие по нужде азиаты даже не поворачивали голов, а один узбек из ВТО, неожиданно увидев перед собой валяющегося на полу человека, просто перешагнул через него и пошел дальше. Никому не было до разборок никакого дела. Через пару минут Суздалев, вытирая кровь и сопли, уже ковырялся шваброй в первом очке. Еще минут через десять к нему присоединился, сверкая окровавленной ряхой, Портнягин.
Миша сидел на подоконнике и курил. Он был доволен собой: сегодня он научился припахивать других, чтобы не работать самому. Он считал, что рассуждает совершенно правильно: если он прошел — один против всех — тяжелый путь наверх, а они не прошли, если он оказался сильным, а они — нет, почему он не имеет права заставлять их делать его работу за него? Почему, если он своей кровью заслужил это право, а они не захотели, побоялись тратить на это свою кровь?..
А еще через десять минут в туалет зашел ротный. «Заложили, суки», — только и подумал Миша, вставая с подоконника. Ротный со скучным лицом огляделся, потом поманил Мишу пальцем и сказал:
— Все-таки забил, придурок… Ну что ж, пойдем, — И, уже выходя, Суздалеву и Портнягину: — А вы, уроды, продолжайте шуршать. Чтоб я, садясь по нужде, видел свое отражение. Поняли, да?
Миша уже не боялся. С какого-то времени ему пришло в голову, что все эти армейские хитросплетения напоминают крутую партию в нарды, где победу определяет счастливый сплав ума, мастерства, рисковости и, главное, везения. Ему, кажется, не везло, но правила он усвоил четко и поэтому каждый раз бросал кости твердой рукой. Он еще не мог предугадать результата игры — кажется, результат будет для него прескверным — и потому не особенно задумывался на эту тему. Он просто играл. У него появилось ощущение, что он уже знает, из какого теста слеплены те, кто рядом с ним, на что способен любой из них, и чего они все ждут и требуют от него. Он должен был — всего-навсего — играть по правилам этой игры, не нарушая их. Ему казалось, что теперь будет проще простого нажимать на окружающих его людей, как на клавиши — черные и белые, — чтобы играть свою музыку. А сейчас все было очень просто и логично: оркестр давал увертюру…
Ротный посадил его на внутреннюю бригадную губу. Это был темный высокий цементный ящик в ограде бригадной караулки с малюсеньким оконцем (читай: проломом) под потолком. Обычно в камере лежали доски, на которых сидели и спали губари. Теперь — специально для Миши — эти доски унесли. Перед тем как поместить Мишу в камеру, его раздели до белья.
— Загорай, милый, — ласково сказал ротный, закрывая дверь.
Был уже конец сентября. По ночам подмораживало. Миша пытался дремать, свернувшись в узел и присев на самый краешек холоднющей ступеньки, но то и дело ему приходилось вскакивать и прыгать по темной камере, размахивать руками и приседать,

читати