Завантажити

проехать другой, «верхней», дорогой.) Нет, не свернули и к киче.
— Куда едем, товарищ старший лейтенант?
— Хлебало приткни, сука… — прохрипел Петраков и вдруг громко икнул.
«Сейчас бедному водиле обстругает всю машину», — злорадно подумал Миша. Уазик катил все дальше. Петраков стругать явно раздумал. Мишу вдруг прострелила сумасшедшая догадка. «А не в госпиталь ли часом мы едем, а?» Уазик, заскрипев ревматическими рессорами, свернул к госпиталю. «Ну, и какого хрена, позвольте спросить?» — удивленно подумал Миша. Машина закрутилась между корпусами, так что бледные тени в подшитых халатах разлетались в кусты, как стреляные гильзы. Черт за рулем, кажется, тоже был не в себе. Наконец уазик затормозил у старого серого здания с двустворчатой дверью веселенького мастичного цвета.
— Вылезай, — сказал Петраков, открывая дверку. Миша вылез, огляделся. По его спине вдруг гурьбой пробежали мурашки, словно выполняя команду «разойтись!»: на окнах здания были решетки. «Мама, — дошло до Миши. — Это же дурка…»
— Пошли, — пробурчал Петраков, пихая его в бок. Это был совершенно неожиданный поворот дела, и Миша растерялся.
— Н-не пойду, — нетвердым голосом сказал он.
— Давай-давай, — ответил Петраков. — Довыпендривался, так теперь уж не пугайся.
— Не пойду, — уже более уверенно произнес Миша и взялся за ручку на дверце уазика.
Из одного окна донеслось жуткое уханье — казалось, дюжина пьяных филинов играла в футбол яйцами друг друга. Мишу передернуло.
— Товарищ старший лейтенант, — воззвал он к Петракову. — Я же нормальный!
— Нормальные в армии не служат…
В другом окне — явно из солидарности с филинами — завыли. Петракова шатнуло, и он тяжело опустился на подножку уазика.
— Батальон на учениях. Куда тебя, урода, девать? А здесь хоть решетки на окнах… — героически напрягшись, замполит снова поднялся. — Через неделю закончу дела, поеду к роте на учения — тогда и тебя с собой заберу.
— Так мне с психами целую неделю вместе жить?!
— Будешь ты с ними жить или нет — это уж твои проблемы, командование роты тебя вазелином снабжать не обязано, — рассудительно ответил Петраков и вдруг обозлился: — Ну, ты че, козел, может, санитаров позвать? Они тебе быстро клапан в жопе прочистят. Позвать, да?
Миша решил не дожидаться санитаров.
— Командуйте.
— Давай, пошли, — Петраков тяжело шагнул к мастичной двери. Миша, скрепя сердце, последовал за ним.
Через полчаса он уже — свежевымытый и в свежеподшитом халате — входил в палату.
— О, нового психа привели, — сказал кто-то. В палате было шестеро. Одна койка — явно для Миши — была свободна. — Очередной кандидат на сульфазин.
— Я не псих, — ответил Миша. — Меня…
— Конечно, — перебил его псих. — Мы тут все нормальные. Все психи там остались, — он махнул в сторону зарешеченного окна.
— Из всех психов, которые снаружи, нам достался только Шейкин, — добавил второй псих, тыча пальцем в сторону безобидного щуплого олигофрена с угловой койки.
Миша сел на свою койку.
— Меня зовут Миша, — сказал он.
— Колян, — представился первый псих. — А это, — он показал на второго, — Леха. Те двое, что дрыхнут, тебе без нужды — я сам их фамилии только на вечерней поверке вспоминаю, они, кажется, санинструкторам и врачу башляли, чтоб на дурку лечь. Сейчас комиссации ждут. Этот, который под окном, он стукач…
— Ну, Колян, — просяще протянул белобрысый штымп из-под окна.
— Ладно-ладно, — махнул на него Колян, ухмыляясь. — Ты же не можешь связно объяснить, что ты здесь делаешь. Значит — стукач!
— У меня вегетативный сердечно-сосудистый невроз, — грустно ответил белобрысый.
— Зема, ты знаешь такую фигню? — спросил Колян.
— Нет, — честно ответил Миша.
— Я тоже. Лапшу, наверное, вешает, урод, — Колян явно развлекался. — А вот ты мне скажи, Шапошников, потом от тебя разит все время так сильно тоже из-за этой твоей вегетативной параши, да?
Белобрысый хотел что-то ответить, но передумал и отвернулся.
— Ну вот, — продолжал Колян, — а этот последний — наш единственный нормальный псих. — Он указал на олигофрена Шейкина. — Или мама его головой об бетон стоя в проходе рожала, или на голове танковые траки чинили — не знаю. Но без него никак. Никто из персонала перед его слюнявой харей устоять не может. Хотим, например, телевизор посмотреть в неурочное время. («У них здесь еще и телевизор есть», — с завистью подумал Миша)… или еще чего по той же теме — зашлем к врачу Маткина («Он имеет в виду Шейкина», — отметил Миша), он с полчаса поканючит, и все путем. — Да что ты такой примороженный, зема? — вдруг встрепенулся Колян. — Расслабься. Вся дурка за окном осталась — «Партия и армия едины», как говорится, — а здесь самое что ни на есть нормальное место, поверь мне. Тебя не с губы ли сюда привезли?
— С губы.
— Понятно. Меня тоже, — Колян покачал головой. — Челюсть ротному своротил. Меня комбат сюда и запихал: ему паливо ни к чему — он в полковые энши метит.
— А ты? — обернулся Миша к Лехе.
— А он, — ответил за Леху Колян, — был писарем вещслужбы, ну и спалился по мелочи на шмотках. А ты?
— А у меня рота

читати