Завантажити

на меня, снова усмехнулся.
— О, да ты, брат, совсем расклеился. Рановато что-то. Насколько я помню, тебе ведь еще год служить, верно?..
Блин, ну почему я не Обдолбыш? Замочил бы сейчас этого козла — и глазом не моргнул.
— Как насчет спарринга, товарищ лейтенант?.. — неожиданно для себя предложил я. — За вами должок.
Он хохотнул.
— А ведь верно, солдат. Недобуцал я тебя тогда. Хотя… Нет, я с тобой драться не буду.
Снисходительность в его голосе была как штык-нож под ребра.
— Это почему еще?
— Да ты на себя посмотри, солдат. Ты ж убитый совсем. Формой бойцовской и не пахнет. Я же тебя положу в одно касание…
Так все и получилось. Когда мы все-таки пришли в зал и стали в спарринг, больше двух минут я против него не выстоял. Боже, ну какой же, к чертям собачьим, боец из трусливого сломанного старика…
Когда я вернулся в роту, мне уже ничего не хотелось. Только кого-нибудь убить. Все равно кого. Хоть кого-нибудь. Первым подходящим объектом, который со мной столкнулся, оказался рядовой Банник.
Завидев меня, он попытался нырнуть в красный уголок. Не успел. Я с ходу дал ему по морде, потом без слов ухватил за шиворот и поволок за собой по коридору. В туалет.
— Ну, что расскажешь, военный? — спросил я, прислонив его к стене и придерживая за горло.
Губы его задрожали, глаза описали полный круг по орбитам. Он явно не имел что мне рассказывать. Меня это не удивило. Только разозлило. Я несколько раз ударил его, потом разжал руку и понаблюдал, как он стекает на пол. Это было интересно. Плавно так, как будто в нем совсем не было костей. Я пнул его ногой, потом набрал в кружку воды и вылил ему на голову. Все же интересно, где у этой сволочи курок?
Я искал курок долго. Я бил Банника ногами, хлопал мордой об пол, брал руки на болевой. Курка не было. Под конец я даже устал. Не очень, а так, самую малость, как раз достаточно для того, чтобы присесть рядом с ним на корточки и спросить:
— Ну, ты еще не придумал, что мне сказать, военный? Он приподнял голову, разлепил говорилку:
— Отпусти меня… пожалуйста…
Я почувствовал приток свежих сил. У меня последнее время всегда так: сильный противник как будто высасывает из меня силы, как будто и сильный-то он только за мой счет, а слабый отдает свои силы мне, потому, наверное, он и слабый.
Я снова начал его бить. Я бил Банника, он безвольно телипался на полу, а во мне поднималась волна сумасшедшей ненависти. Потому что я все равно не мог его пробить.
— Ну, сука, колись, отвечай! — орал я на него, и пуговицы с его пэша сыпались градом на окровавленный пол. — Где он?! Где он?! Говори, сука!..
— К-кто «он»?..
— Где он?! Где?! Где ты его заныкал, ублюдок?! — вопил я, уже не видя, куда погружаю свои ноги и руки. — Говори!..
Он елозил сапогами по полу и вяло пытался прикрыться от моих ударов, но я этого даже не замечал.
— Где он, сука, козел педальный?! Я ж тебя убью, урода, понимаешь?! Я… Я хочу знать, где он! Колись, падла!.. Не-ет, не крутись, смотри в глаза, честно! Говори, где он!.. ГДЕ ОН?!
— К-кто… «он»?..
— Где твой курок?! Почему ты не стреляешь?! Скажи, гад, что я должен с тобой сделать, чтобы ты раскрылся?! Говори, не молчи!..
Он тупо тряс головой и молчал.
— А может… Может, ты уже созрел?! Может, ты готов?! Говори!.. Сейчас… Сейчас мы проверим… — я на секунду выпустил его. — Дневальный!! Дневальный, пидар гнойный, бегом сюда!! Козел, ублюдок…
Я не соображал, что делаю. За меня все это делал кто-то другой. Впрочем, это неважно. В умывалку влетел перепуганный дневальный.
— Штык-нож!
Он со страхом уставился на меня.
— ШТЫК-НОЖ!!!
Не дождавшись, я выдернул из ножен на его ремне штык-нож и впихнул в руку Банника.
— Давай!.. Давай, режь!.. Ты ж уже готов, стреляй!.. — орал я, задрав рукав и подставляя под лезвие штык-ножа свои вены. — Давай, ублюдок, режь!.. Ну?!..
Он дернулся, испуганно забормотал и выронил штык-нож на пол.
— Прячешься, козлина?! Прячешься?! Давай! Ну, где ты, где ты, урод?! Покажись! Откройся! Где твое нутро, урод, где оно?!..
Чтобы заставить Банника выстрелить, я поволок его в туалет, к очкам, и швырнул мордой в дерьмо. Я толкал его туда снова и снова, а потом совал в руку штык-нож. Банник хрипел и плевался, но не стрелял. Я снова бил его и окунал мордой в дерьмо, а потом снова бил, бил… Пока не выдохся.
Он лежал у моих ног, грязный, окровавленный, и стонал, не в силах пошевельнуть ни рукой, ни ногой, а я рядом дрожал от страха. Я выронил штык-нож и отступил к окну, и прижался к холодной стене, не почувствовав этот холод. Я смотрел на Банника и хрипел, и тяжело дышал, и захлебывался своим дыханием.
Я так и не вскрыл его, не спалил. Он не дался мне. Это было страшно. Я понял, что не могу добиться от него, от НИХ, всего того, чего захочу, не могу заставить их полностью подчиниться мне. И еще я понял, что сегодня они тоже это узнали. Теперь они знают, что я слабее, а они сильнее, чем кажется сначала, а это значит, что теперь выстрел обязательно произойдет, поздно или рано, и уже не в моих силах этому помешать, даже если бы я и

читати