Завантажити

Ярослав Мудрый и ИРИНА

Хочу сначала объявить, что выше всего буду ставить Ярицлейва конунга [князя Ярослава]. 

Наиболее примечательным вявлении этой пары миру оказалась оправданность средневекового принципа заключения матримониальных браков, когда требование времени и политической необходимости программирует совершенно разные психотипы к жесткому следованию исполнения навязанной роли и неуклонному стремлению действовать исключительно в рамках единых интересов. Часто такие злоумышленные союзы, создающиеся для дружбы против кого-то третьего, тянут за собой мучительный шлейф страданий ивзаимного непонимания. Но порой случается, что универсальная психологическая программа делает свое дело и, словно вгигантской компьютерной игре, события развиваются по строго регламентированному сценарию. Всамом деле, не является ли закостенелость традиции ибезальтернативная психологическая установка колдовским самоочаровыванием, если нередко влюбленность можно разложить на последовательные акты воздействия самогипноза?

Брак новгородского князя Ярослава искандинавской принцессы Ингигерд является не результатом слепого выбора внезапно воспылавших любовью сердец, аследствием цепи могущественных случайностей иненасытного стремления квласти воителей того времени. Но мужчина иженщина, которым суждено было прожить вместе более тридцати лет, настолько четко выкристаллизовали свои миссии, настолько тонко прониклись взаимодополняющей силой своего неожиданного союза, что, кажется, сумели зажечь огонь любви, пронеся его сквозь толщу бушующего времени, наполненного опасностями войны иподспудными вызовами мнимого спокойствия. Спустя века 

5 весьма сложно воссоздать точные оттенки взаимоотношений, но, возможно, нюансы не так важны: разве есть большая разница для замерзающего втом, что5 согреет его— жар потрескивающего костра или мягкое тепло искусственного камина? Не сто5ит сомневаться втом, что5

сходное миропонимание оказалось отражением княжеского воспитания обоих. Но также очевидно, что далеко не каждая пара обладает столь впечатляющим даром двигаться навстречу друг другу, находить объединяющие, связывающие их нити, срешительным рационализмом отвергая все, что способно отвратить. Вначале они были чужды друг другу, эти люди, говорящие на разных языках исвязавшие себя узами брака всилу политических обстоятельств. Но потом они все же сумели, поборов безразличие иотчужденность, создать союз, достойный подлинного уважения ивосхищения потомков.

Похоже, жена Ярослава действительно была необыкновенной идаже выдающейся женщиной, потому что ее имя идеяния упоминают столь многочисленные летописи, что, пожалуй, ни одной женщине раннего средневековья не было уделено столько внимания современниками или сменившим их поколением. Вместе Ярослав иИрина прожили долгую, богатую событиями ииспытаниями жизнь; смерть-разлучница забрала сначала Ирину, ачерез три или четыре года простился смиром иЯрослав Мудрый. Возможно, пыль столетий скрывает негативные стороны отношений этой пары. Не исключено, что их «счастливый брак» является преувеличением склонных кгиперболизации летописцев, но то, что семейный корабль киевского князя ивысокородной представительницы шведского двора удачно скользил по волнам времени, не вызывает никакого сомнения. Как ито, что «эластичность» взаимоотношений Ярослава Мудрого иИрины достойна пристального внимания всех тех, кто искренне стремится обрести семейную гармонию.

Формирование мировоззрения Ярослава происходило вдвусмысленных идаже крайне неблагоприятных для юной психики условиях. Похоже, что мировоззренческий код, объясняющий мотивацию многих нестандартных поступков князя, следует искать вотношениях его родителей, вернее, вглубинных противоречиях между ними. Его мать Рогнеда вюности была безжалостно ицинично изнасилована его отцом за отказ выйти за него замуж иза то, что назвала его «робичичем», то есть сыном рабыни (Владимир был сыном князя Святослава иМалуши— девочки, оставленной княгиней Ольгой вживых после расправы над коростянским мятежным князем Малом). Мрачную картину психического зверства довершил тот факт, что надругался завоеватель над своей будущей женой на глазах уее родителей, убитых после этого сжестокостью средневекового язычника. Ярослав не мог не знать этого эпизода из жизни своих родителей, асопровождавшее всю последующую жизнь матери сосредоточенное иудручающее спокойствие, казалось, являлось отпечатком неутолимой жажды мщения. Ив более поздних отношениях родителей не было итени романтики. Матери отводилась роль дикой плененной кошки, которую впускают вдом только для того, чтобы, насладившись игрой снею, снова отправить восвояси, вклетку. Отец казался ему похожим на льва, царя зверей, раздающего как блага, так инаказания взависимости от своего переменчивого настроения. Скорее всего, эдипов комплекс гигантской разрушительной силы сотрясал динамично развивающийся разум Ярослава, подобно тому как землетрясение проверяет землю на прочность. Но наряду стайным желанием вступиться за мать маленькое сердце разрывал на части ужас перед гневом отца-чудовища, казавшегося всесильным. Следствием тяжелых, как кошмарные сны, ощущений опасности ибессилия пред ним маленького беззащитного ребенка стала приглушенность его собственного «я» инеуверенность всобственных силах. Из всего многочисленного потомства Владимира иРогнеды Ярослав дольше всех находился при матери, и, надо полагать, женская акцентуация внем присутствовала несоизмеримо больше, чем вбратьях. Привязавшись кматери сильнее остальных, он вышел вмир более нежным и, возможно, мягкотелым. Причина этого кроется ивдоставшейся ему от судьбы удручающей хромоте, из-за которой его долго не начинали обучать воинским премудростям. Вто время когда трех-четырехлетние сверстники Ярослава объезжали лошадей иготовились кпосвящению ввоины, физически слабый мальчик все еще находился висключительно женском окружении. Но по этой же причине он приобрел опыт общения спротивоположным полом. Близость кматери исестрам, их заботливость иопека научили его быть внимательным ичутким кокружающему миру, относиться кженщинам стерпимостью ипониманием; отсюда иего глубокая братская привязанность ксестре Предславе, которая впоследствии спасла князю жизнь. Он определенно не желал, да ине мог походить на отца, казавшегося слишком свирепым ине вмеру разнузданным. Все, что он делал вбудущем как мужчина, являлось борьбой между тайным желанием копировать отца инеприязнью кнему. Поиск собственного «я» протекал под давлением принципов кочевых завоевателей сдоминирующим образом родителя ижаждой новых форм мужественности, ккоторым он никак не мог приобщиться самостоятельно.

Но так же явно проявлялась внатуре Ярослава иоборотная сторона: не всилах полагаться на физическую мощь, но нося всердце острый шип передавшейся от матери жажды мести, он должен был делать ставку на гибкость ума исвоей стратегии, на умение ждать своего часа. Женщины научили его недурному актерскому мастерству, позже он обратит его вживотворящее искусство дипломатии. Как умногих физически слабых людей, испытавших насмешки вдетском возрасте, уЯрослава появилось стремление расправляться собидчиками любыми способами. Наряду снежностью кженщинам он невольно развил всебе скрытую жестокость итайную ненависть ксильным мужчинам, до которых ему было тяжело дотянуться. Поэтому злопамятность на долгие годы стала компенсацией мягкости его несколько женоподобной натуры.

Конечно, знал Ярослав иеще об одном эпизоде, который научил его полагаться на терпение, развивая способность достигать побед не столько сприменением оружия, сколько спомощью безукоризненно продуманной интриги. Неизменным исамым верным помощником на службе увыносливого Ярослава было время, самый непреклонный иразрушительный воин, изводящий любого врага. Любвеобильный и, как указывают летописи, «блудливый» князь Владимир сделал Рогнеду одной из своих многочисленных жен-наложниц, порой одаривая ее подарками, оказывая время от времени знаки внимания. Но то не было постоянство любящего мужа, скорее страсть неуемного охотника за экстравагантными ощущениями. Князя привлекала непокорность жертвы— тайный восторг завоевателя обладать той, которая могла лишь спорадически бороться соткровенным насилием. Тут не было итени любви, поэтому такие отношения должны были спровоцировать уматери Ярослава попытку наказать обидчика. Когда однажды оскорбленная итомящаяся вплену своих темных мыслей Рогнеда решилась на отмщение иуже занесла руку сножом над задремавшим мужем, тот неожиданно проснулся иобезоружил ее. Древние источники утверждают, что по указанию матери малолетний Изяслав (первый из их четырех сыновей) выступил против отца смечом вруках. Разъяренный язычник, гордость которого была так неподдельно уязвлена, все же не убил смелую женщину ипо совету своего окружения «выделил» сыну названный его именем город. Причем слово «выделил» историки трактуют как указание на изгнание из рода, наказание отлучением от княжеской власти.

Какие уроки через годы мог вынести из происшедшего Ярослав, появившийся на свет много позже этих событий? Как минимум— что отношения его матери иотца не только далеко не идеальны, но ипротивоестественны. Он узнал, что боль, рождающаяся вбраке из-за черствости, толстокожести ипохотливости мужчины, перерастает вответную ненависть женщины. Запечатлевшийся всознании образ несчастной, оскорбленной матери, изгнанный брат, небезынтересное совопоставление поведения отца до ипосле крещения привели его кновому пониманию действительности, ивтом числе кпереосмыслению роли семейно-родового фактора. Он понял, что отношения сженой следует строить по совсем иному принципу: истинная подруга должна оставаться не только обожаемой избранницей на ложе, но иверным союзником всерьезных делах. Кроме того, Ярослав наверняка уяснил, что далеко не всякую задачу можно решить прямым применением силы— порой гораздо правильнее будет использовать тайные рычаги влияния искрытые механизмы борьбы.

Многоцветную палитру отношения Ярослава котцу дополнило решение последнего после принятия христианства официально оставить всех прежних жен ижить по новым религиозным законам сединственной супругой— византийской царевной Анной. Надо сказать, это окончательно добило Рогнеду, которая сгорькой обидой всердце ушла вмонастырь, где вскоре, всеми забытая, иумерла. Эти события произвели жуткое впечатление на Ярослава: до беспамятства любя мать и, кажется, считая родного отца ее косвенным убийцей, он всвоих мысленных проекциях страстно желал избежать такой роли ине желал такой судьбы множеству разобщенных детей, рожденных Владимиру разными женщинами. Кажется, еще одной тайной страстью Ярослава стало неугасимое желание наказать отца, которому он, тем не менее, выказывал абсолютную покорность. Для осуществления своих замыслов княжичу еще следовало стать князем. Но крещение отца продемонстрировало ироль религии, усмиряющую иуспокоительную для души мытаря. Не ускользнуло от Ярослава ито, что христианство благотворно отразилось на отношении его отца ксемье идетям. Молодой Ярослав явственно почувствовал сдерживающую роль христианских канонов, что он будет чрезвычайно активно использовать внепримиримой борьбе за нравственность.

Являясь одним из старших сыновей Владимира, Ярослав воспитывался как будущий правитель игосударственный деятель. Свой первый управленческий опыт молодой князь получил вРостове. Подтверждением удачного выполнения отцовского наказа управлять княжеством и, по всей видимости, свидетельством покладистости ипокорности по отношению кродителю может рассматриваться решение великого князя доверить Ярославу, по смерти старшего сына Вышеслава, ключевой форпост державы— Новгород. Отсюда, из северного бастиона Киевской Руси, берет начало история отношений Ярослава сИриной-Ингигерд. Но ей предшествовала цепь важных событий. Так, за год до смерти великого князя Владимира Ярослав все же взбунтовался против отца, прекратив отсылать дань из Новгорода встолицу. Расчетливый икрайне осторожный князь остался верен себе: вступать воткрытое сражение лишь при уверенности вперевесе сил ипри благоприятных обстоятельствах. Действительно, престарелому ислабеющему родителю было уже не до сына-отступника; умирающий Владимир, кажется, успел испить горькую чашу разочарования вдетях. Ведь еще раньше Ярослава взбунтовался иСвятополк, судьба которого была очень похожа на судьбу Ярослава: всвое время Владимир убил своего брата Ярополка, усыновив рожденного «трофейной» вдовой сына. Когда же после смерти Владимира разгорелась борьба за власть между нашедшим сторонников вКиеве Святополком инаходящимся вНовгороде Ярославом, последний обратил свои взоры на варягов, не раз решавшим судьбу престола на Руси. Но стоит отметить один штрих. Хотя для историков наличие уЯрослава первой жены не является бесспорным, немецкий летописец Титмар Мерзебургский уверен втом, что первый брак имел место ичто жена Ярослава входе войны была захвачена вплен. Вместе сней попала вруки Святополка иподдержавшего его польского князя Болеслава исестра Ярослава Предслава, спасшая князю жизнь, своевременно предупредив овероломстве сводного брата. Примечательно, что спрятавшийся вНовгороде князь не сделал ничего для спасения сестры исупруги. Историк Алексей Карпов, восстанавливая хронологию событий, отмечает, что почти водно ито же время Ярослав принимал вНовгороде посланника от торжествующего неприятеля спредложением вернуть ему супругу инаправлял первое посольство вШвецию— для нового сватовства. Он находился вкрайне тяжелом положении, вкотором возможные мысли олюбви исемье (если они вообще имели место вто время) были вытеснены, поскольку речь шла осамой простой на свете вещи— выживании. Ярослав всерьез собрался бежать за море, илишь Константин, сын знаменитого Добрыни, удержал его вНовгороде, убедив собирать рать для похода на Киев. Об этом моменте жизни Ярослава Мудрого рассказывают многочисленные летописи, поведав среди прочего оперипетиях сватовства новгородского князя иего знаковой женитьбе. Появление вжизни князя Ирины, таким образом, не являлось результатом внезапной влюбленности; Ярослав сделал осознанный, хорошо просчитанный выбор, решив жениться ради спасения собственной власти иукрепления политических позиций. Тут самое время обратиться кобразу избранницы великого князя.

Мир, окружавший вдетские годы шведскую принцессу Ингигерд, будущую Ирину, во многом был схож смиром Ярослава: та же роскошь палат, те же многочисленные слуги ите же вездесущие интриги, ощущение неусыпно следящих глаз, заставляющее быть всегда настороже ируководствоваться только расчетом. Как имолодость Ярослава, годы превращения маленькой девочки внапористую иотважную девушку стали временем последовательного обучения: надо было научиться умело играть свою роль, искусно нося маску подруги властителя. Ее определенно готовили стать женой воителя игосударственного деятеля; это значит, что сдетских лет вжизни Ингигерд присутствовало постоянное внушение. Смолоком матери она впитывала догмы: быть верной подругой, хранить домашний очаг, выносить ипроизвести на свет здоровое потомство, способное развить изащитить дело рода— самое благородное иважное дело для женщины. Это были самые первые исамые действенные установки, как клинья вошедшие вформирующийся разум девочки. Иного сценария для будущей женщины просто не предусматривалось.

Но вто же время эта девушка получила знания, далеко выходящие за рамки стандартного средневекового образования среднестатистической женщины, пусть даже ипринцессы. Например, она всовершенстве владела искусством врачевания, что не раз потом демонстрировала на Руси. Кроме того, вслучае сИнгигерд важно отметить, что она до замужества получила обжигающую идвусмысленную возможность ощутить себя товаром. Эдакой дорогой вещью, за которую предприимчивые мужчины намереваются выменять нечто, перевешивающее на чаше весов ее саму. Это осознание вбудущем станет основой для ревизии отношения ксамой себе, отправной точкой проявления духовной силы, ищущей выход из зоны ложных представлений оженщине-человеке. Потом новая Ирина-Ингигерд сумеет родиться из снедающего ее несогласия сролью самки, предназначенной только для продления рода. Она всю жизнь будет тихо, но внятно доказывать, что настоящая женщина— это нечто другое. Но это произойдет не так скоро; вгоды расцвета тревожной юности она могла лишь задавать себе вопросы, не имевшие ответа. Ее собирались выдать за одного претендента, но врезультате изменившихся политических обстоятельств выдали за другого. Содной стороны, не лишенная кокетства дочь конунга Олафа Эйриксона почувствовала свою привлекательность (коль взять ее вжены стремятся сразу двое влиятельных правителей), сдругой— осознала ничтожность своего реального положения: красивой игрушки вруках непостоянных мужчин. Предназначаясь кому-либо из князей, усиливая политические или экономические позиции одного иослабляя другого, она могла заботиться лишь об одном: быть еще более привлекательным товаром вглазах покупателей. Втом случае, если она выходила замуж за князя Ярослава, Олаф Шведский получал двойную пользу: политическую— укрепление южных границ иполучение влице Ярослава внушительного по мощи союзника— иэкономическую— получение Ладоги. Как во все времена, все покупалось ипродавалось. Причем дочь тут была разменной монетой, очем она хорошо была осведомлена. Наученная сдетства не противиться патриархальному укладу, она старалась лишь влиять на лучший выбор родителя. Примечательно, что экономическая выгода была озвучена самой Ингигерд. Конечно же, девчонка не могла бы позволить себе быть столь своенравной ипереборчивой, но ее непосредственное участие вторге, сопровождающееся ощущением значительности своей роли, свидетельствует оприсутствии вхарактере будущей киевской княгини качеств, присущих гибким правителям ипотенциальным победителям.

Естественно, сам Ярослав мог вто время лишь догадываться охарактере той, кого собирался взять вжены. Загнанный сводным братом иего польским покровителем вугол, он, кажется, понял, что ощущает затравленная крыса: она или бросится впоследнем прыжке, неся смерть хотя бы одному из охотников, или все-таки отыщет нору. Кчести Ярослава, он вышел из тупиковой ситуации достойно. Хотя новгородскому князю, находящемуся на краю гибели, было не до сохранения маски респектабельности, два поспешных посольства кОлафу Шведскому были блестящим ходом, совершенным сбезупречной дипломатической виртуозностью. Дело втом, что Ингигерд кмоменту сватовства Ярослава, по сообщению Снорри Стурлусона, автора саги «Вкруге земном», уже «была обещана» королю Норвегии Олафу Харальдссону, который находился вперманентном межличностном конфликте сотцом невесты. Неизвестно, больше ли выгод посулил шведскому конунгу Ярослав или решение породниться с«конунгом из Гардарики» (князем Киевской Руси) стало результатом мимолетных эмоций, но фортуна повернулась лицом кновгородскому князю. Алексей Карпов уверен висключительно политических причинах такого решения, поскольку отец Ингигерд «не желал признавать власть своего тезки над теми областями Норвегии, которые прежде подчинялись ему ис которых он исправно получал подати». Итак, из клубка политических интриг Ярослав выпестовал совершенно новое положение новгородского предводителя, предусматривавшее ипомощь скандинавов, иболее высокий социальный статус вглазах братьев-соправителей вДревней Руси.

Но вернемся кдевушке по имени Ингигерд, получившей на Руси при крещении новое имя— Ирина. Вее нестандартном характере явно имелись определенные особенности, зерна смутной самостоятельности инеобычайной уверенности, словно занесенные на Русь северным скандинавским ветром, который издавна воспитывал стойких викингов. Всвоем неуемном стремлении стать лучшим товаром Ингигерд явно перегибала палку: не всякая невеста того времени слегкостью решится на эмоциональный шантаж будущего мужа. Но она обладала более крутым нравом инапоминала строптивую необъезженную лошадку, как бы впротивовес слишком покорным славянкам. Инадо признать, что скандинавские девушки того времени действительно казались характернее иколоритнее славянок; возможно, их порывов не сковывала религиозность, уже охватившая славянские земли. Стоит лишь вспомнить историю одного из сыновей самого Ярослава, который при сватовстве вСкандинавии был безжалостно сожжен вместе со своею свитою другой шведской принцессой. Так или иначе, Ингигерд отлично знала себе цену иничуть не стеснялась тех, кто добивался ее руки. Ктому же шведская принцесса чем-то неуловимо напоминала Рогнеду: возможно, была такой же яростной инепримиримой вборьбе, как имать Ярослава, вызывая этим сходством тайную симпатию
умужа-чужака.

Авот сам Ярослав мало чем походил на отца Ингигерд: болезненный ипосрамленный, он втот момент больше сам нуждался вопеке, чем излучал манящий свет бога войны. Не то что бравый красавчик Олаф! Впрочем, приглядевшись, Ингигерд могла бы увидеть визбравшем ее мужчине другой блеск— холодной рассудительности, беспощадной мстительности, вызванной ранним осознанием своего неизлечимого недуга, да завидной последовательности. Позже девушка смогла убедиться, что ее муж способен этими качествами слихвой компенсировать пробелы вобразе непобедимого воина. Ярослав был парадоксален ипоэтому непредсказуем, что делало его опасным для конкурентов. Хотя неизвестно, скакого момента он стал казаться интересным своей жене. Ко времени впервые испытанного материнства? Кмоменту, когда она ощутила себя сним как за каменной стеной, впротивовес драме побежденного Олафа? Или такого момента ине было, просто она по-женски приглушила всебе гордыню, убив скандинавскую спесь? Ивсе-таки время ивсе, что мы оних сегодня знаем, подтвердило: они были счастливы всвоем умиротворенном спокойствии, распространившемся волной стабильности по всему создаваемому великому государству.

Какую роль играла молодая жена при неуверенном ислабо приспособленном квоенной жизни Ярославе? Исландская королевская сага «Гнилая кожа» повествует о«княгине Ингигерд» как оженщине, которая «была мудрее всех женщин ихороша собой». При оценке молодой княгини нельзя обойти стороной любопытное сообщение саг— отом, что после решения высшего совета шведских правителей (тинга) выдать девушку за Олафа Харальдссона новоявленная невеста отослала жениху вподарок «шелковый плащ сзолотым шитьем исеребряный пояс». Подобных подарков Ярославу она уже не делала. Хотя нет никаких летописных сведений об отношении девушки кновому жениху, кажется, оно явно было иным, нежели кОлафу. Норвежец казался ближе по духу, мужественнее икрасивее, ктому же обладал ярким ореолом грозного воина. Он был блистательным объединителем норвежских земель, тогда как Ярослав был вто время всего лишь проигравшим схватку неудачником, хрупким идаже женоподобным, да еще ихромым. Для молодой девушки, руководствующейся визуальными представлениями об избраннике, Олаф выглядел явно привлекательнее сомнительного чужеземца, дело которого ей предстояло поддержать иочаг которого сделать теплым. Это, кслову, косвенно подтверждается еще одним сообщением саг: отом, что сестра Ингигерд Астрид тайком сбежала кОлафу Харальдссону ивышла за него замуж. Правда, другие древние источники отмечают, что два враждующих Олафа все же договорились одружбе, аформальный статус Астрид был ниже статуса Ингигерд.

Но что бы ни чувствовала девушка, воля судьбы влице отца делала семейную жизнь сЯрославом неизбежной необходимостью, неотвратимым роком, ношей, которую предстояло взвалить на плечи инести, хотя бы для того, чтобы выполнить волю отца. Ее учили быть хорошей подругой иверной женой, поэтому установка, заложенная вней едва ли не на генетическом уровне, должна была действовать как магнит, концентрируя вверном направлении все ее желания ипобуждения. Кроме того, разве унее, средневековой женщины, был выбор?! Выбор состоял лишь втом, что она могла стать хорошей женой или оказаться несостоятельной иожидать неминуемой замены. Выбор был, конечно, ивтом, отстраниться ли от чуждого ей ималопривлекательного мужчины или принять его целиком, помочь, вывести на орбиту власти.

Выразительность взаимодополняющих форм

Общеизвестно, что неуверенные всебе мужчины чувствуют себя уязвимыми вобществе уверенных женщин. Но есть категория уверенных женщин, способных направить свой могучий потенциал на укрепление личности мужчины, находящегося рядом; именно такая оказалась подле князя Ярослава, прозванного молвой не Сильным, не Свирепым, не Доблестным, аМудрым. История всякий раз, говоря оправителях, намеревается сгладить их слабости путем переноса внимания на сильные стороны личности.

Довольно любопытно, что ижизненной стратегией, идаже внешне Ярослав Мудрый очень напоминает другого знаменитого правителя— Октавиана Августа. Такой же не слишком крепкий свиду, стонкими чертами лица ис подобной римскому гению цепкостью, склонностью кплетению хитроумных интриг исозданию политических лабиринтов. Ярославу очень подошли бы слова Вила Дюранта, предназначаемые Августу: «Он был одновременно невзрачен ипритягателен; едва ли нашелся бы другой такой прагматик— ивсе же его, как бога, чувствовала вся империя; не особенно храбрый, физически слабый, он, однако, нашел всебе силы победить всех врагов...» Действительно, вкоторый раз Фортуна играет счеловечеством, когда позволяет победить имеющим меньшие шансы иблагодаря терпению, ловкости ума ивиртуозности изобретенных комбинаций оказаться на вершине. По иронии судьбы двум этим правителям отмерено было одинаковое время жизни— семьдесят шесть лет. Во многом их жизни были похожи. Правда, вотличие от Августа, Ярослав испытал горечь военных поражений ипозорного бегства споля брани. Но на поприще большой политики русский князь действовал теми же методами, что иримский правитель. Инадо сказать, жена Ярослава Ирина была не только посвящена впланы супруга, но нередко со всей свойственной ей артистичностью играла вних ключевую роль. Ее вклад всоздание Киевской Руси кажется не меньшим, чем участие вуправлении Римской империей могущественной Августы Ливии Друзиллы. Такое сравнение вовсе не случайно: ведь ипериод правления Августа, игоды княжения Ярослава историками названы «золотым веком». Но человек, структура его личности, его жизненный уклад исистема ценностей неотделимы от времени, вход которого он активно вмешивается. Коль подруги оказывали такое осязаемое влияние на своих выдающихся мужей, в чем-то даже формировали их отношение кмиру, то характер ярко выраженного реформаторства, присущий этим государственным деятелям, также неразрывно связан свнутренним миром их семей. Собственная семья вих восприятии оставалась базовой категорией мироздания. Поэтому ипопытки Августа различными нововведениями защитить эту ячейку общества, иосторожное, достаточно осмысленное отношение Ярослава Мудрого кпонятию рода, атакже созданию новых, «прибавленных» ценностей для общества вполне можно считать производной от их ключевых понятий имироощущения.

Несмотря на традиционную гиперболизацию саг, кажется очевидным, что Ирина-Ингигерд явно не ограничивалась ролью смиренной жены, предназначенной для производства потомства иутоления амурных страстей мужа. Во-первых, она ссамого начала выторговала для себя возможность иметь при себе смелого воителя свысоким статусом— Регнвальда Ульвссона, который прибыл вНовгород сбольшим военным отрядом норманнов. Во-вторых, она, особенно первое время, чувствовала незримое присутствие отца иособую историческую роль скандинавов всудьбе Киевской Руси. Чувство военного превосходства скандинавов вкупе со смешанной обидой за неожиданно измененный сценарий жизни предопределил некоторые шероховатости вотношениях молодоженов. Впрочем, красочные детали таковых сообщают скандинавские саги, написанные через столетие после смерти героев, что дало основание современным историкам считать натянутые отношения мужа ижены всего лишь выдумкой летописцев. Гораздо важнее другое: если обе поверхности иоказались неровными, то притирка произошла довольно быстро, ароль Ирины уже впервых военных кампаниях Ярослава оказалась более чем заметной. Вряд ли отсутствие взаимопонимания между мужем иженой вдохновило бы ее на столь решительные иответственные шаги. Например, те же саги всопровождении многочисленных подробностей сообщают отом, как княгиня Ирина намеревалась решить исход ссоры внутри лагеря Ярослава— между князем иглавой наемников Эймундом. Витоге Эймунд решил оставить лагерь Ярослава иперейти на сторону воевавшего сним сводного брата Брячислава. Княгиня не устрашилась организовать встречу-засаду для Эймунда, приехав лично всопровождении своего телохранителя Регнвальда Ульвссона. Лишь проворство да случай позволили Эймунду уйти живым. Этот эпизод отражает истинные отношения между Ярославом иИриной; вто время они уже не только действовали как одна команда, единое целое, но иИрина, защищая семью, пренебрегла своими сородичами, без всякого сомнения встав на сторону мужа.

Далее скандинавские летописи живописно повествуют остранном пленении княгини перед главной схваткой схитрым, как лиса, Брячиславом. Витоге воинственная иартистичная княгиня сумела противопоставить неизбежному кровопролитию спасительные переговоры ипривести враждующих братьев ко вполне приемлемому компромиссному миру. Хотя уисториков есть серьезные основания сомневаться вэтих колоритных сообщениях, насыщенных повторениями омудрых поступках Ирины, тем не менее нельзя не согласиться содним: молодая княгиня оказалась отважной спутницей своего мужа ибесстрашно принимала участие ввоенных кампаниях, явно не довольствуясь ролью «обозной жены». Если даже десятая часть летописных сообщений соответствует действительности, она показала завидную проницательность ипоистине феноменальные для женщины того времени дипломатические способности. Несложно предположить, почему Ирина-Ингигерд оказалась непосредственно вовлеченной ввоенную кампанию. Иона, исопровождавшие Ярослава иностранные наемники осознавали слабость новгородского князя, недавно потерпевшего сокрушительное поражение. Скандинавские политические игроки были заинтересованы ввозвышении Ярослава не меньше его самого, ведь они сделали на него ставку. Но ключевым вопросом стало соответствие личностей правителей тем событиям, которые оказались для них вызовом. Ирина впервых военных кампаниях сыграла роль самого важного близкого человека, способного вселить незыблемую веру впобеду, дать князю недостающую ему невозмутимость полководца ипредусмотрительность государственного деятеля теперь уже не местного, арегионального масштаба. Кажется, исам Ярослав по-иному взглянул на молодую жену, свосхищением отметив те ее качества, которые ранее были скрыты от него. Жестокая иопасная война сблизила мужчину иженщину, создав ореол святости игипнотизирующей неприступности закаленного огнем союза, семьи, готовящейся кисполнению своей миссии.

Ярославу жизнь сдетства казалась наполненной смертельными опасностями, ион боролся за свое место среди живых, опираясь на небывалую даже для князя последовательность иволю. Это выражалось даже впреодолении ужасной боли, возникавшей из-за хромоты, что свозрастом переросло внастоящее противостояние сболезнью. Ирина оказалась импульсивной истрастной; жизнь вней долго клокотала горячим гейзером, силы которого хватало на двоих. Сдетских лет привыкшая обитать на просторе, сюношеских— влиять на выбор мужчин, не испытывая недостатка впредложениях, Ирина сумела навязать Ярославу свое представление осемье ироли вней женщины. Князь принял предложение, ибо, добровольно отказываясь от абсолютного, чисто мужского (в духе времени) доминирования над женщиной, он обретал искреннюю поддержку инеиссякаемую силу женской заботы. Ине исключено, что такой подход помог ему избежать повторения всемье роли своего отца, которая ему опостылела еще вгоды становления.

«Был муж тот праведен итих, хотя взаповедях Божиих...»— писал оЯрославе Мудром летописец Нестор. Конечно, несомненная правота заложена внепринятии такой оценки автором современного крупнейшего исследования жизни князя Алексеем Карповым ипрямым указанием на организацию Ярославом «длительной икровопролитной борьбы». Не раз демонстрировал Ярослав-полководец ималодушие, оказываясь вроли побежденного. Но правда втом, что Ярослав Мудрый менялся впроцессе жизни, ивэтих изменениях семейно-родовой символ, наряду срелигиозным, оставался доминирующим на всем пространстве действия. Его жизнь— это путь борца, искренне желавшего изменить себя, искореняя душевные ифизические слабости иизменить мир вокруг себя. Именно поэтому, решив главную проблему— выживания ибезопасности,— он сумел сосредоточиться на созидательных целях. Роль же вэтом процессе преобразования личности славянского лидера его жены видится бесспорной ивыдающейся. Ее талант состоял втом, чтобы свои лучшие качества, прежде всего духовную силу иотвагу, направить на помощь другу, чувствовавшему провалы вструктуре своей личности иявно нуждавшемуся вподдержке.

Впроцессе движения семейной ладьи по вечной реке истории Ирина показала пленявшую современников гибкость натуры. Материнство привнесло вжизнь княгини ту стабильность, которая со временем преобразовалась впокоряющую смысловую наполненность жизни иподарила сочность красок бытия. Воинственность молодой княгини сменилась ясным осознанием своей новой роли: выказывая неусыпное внимание квоспитанию потомства, она символизировала укрепление государственности. Тепло семейного очага великого князя распространялось на всю территорию Киевской Руси, словно призывая всеобщую благодать испокойствие. Ирина, без сомнения, прониклась христианской верой, излучая, подобно пчелиной матке, свет иэнергию праведной жизни, которые служили для всех сограждан питательным нектаром. Если мужчина намеревался укрепить государство, произвести реформы, создать материализованные символы духовности ввиде новых храмов, школ, вызывающей восхищение библиотеки, то наполнить их пониманием ценности ипридать им оттенок неотвратимых перемен способна только женщина— своей благообразной покорностью, смешанной стайным азартом, виртуозным исполнением роли жрицы, воплощением божественного обаяния. Ее активность была сродни всюду проникающим гипнотическим парам, наполняющим пространство ароматом неземной праведности. Восхищаясь христианскими ценностями как высшими достижениями культуры, Ирина без всякого сомнения отдалась вере, превратившись со временем вее искреннего апологета. Это придало ее облику очарование, асамому браку— совершенство, которого не хватало вначале их совместного пути. Илларион, прославляя семейство, называет ее «благоверной», подчеркивая ее безукоризненное соблюдение православной веры. Последнее становилось неотъемлемой частью развития глубокой славянской духовности, эмоциональной проникновенности итонких ощущений, причисляемых кнациональным особенностям славян. Проистекая от мудрой Ольги, спониманием подхваченная проницательной Ириной, азатем развитая одухотворенными женщинами Руси, религиозная глубина, без тени позерства иигры, стала почти необходимой частью возвышенного естества славянских женщин. Неистребимая, не портящаяся под воздействием мимолетной моды или легковесных веяний инородных культур, эта частичка женской природы до сих пор безоговорочно ценится европейскими мужчинами.

Сказание осемейном строительстве

Опыт древности вформировании семейных традиций, хотя некоторым это может показаться забавным, на самом деле является не только полезным, но ивесьма поучительным. Если говорить непосредственно осемье Ярослава иИрины, несомненным остается их безукоризненное следование патриархальным традициям. Но путь Ярослава тут совершенно не похож на путь его отца Владимира. Болезненному иущемленному вдетстве Ярославу впамять врезались заложенные его отцом проблемы во взаимоотношениях братьев, рожденных от разных матерей ине считающих себя связанными кровными узами. Братоубийственная война за киевский престол, которую он сам пережил, тяготила его христианское миропонимание; поэтому он создавал семейный клан счеткой, признаваемой всеми законами иерархией. Иместо жены всоздании этой цельной системы становилось ключевым, определяющим инепоколебимым. Наряду свопросом личных, интимных отношений Ярослава иИрины их поведение заметно корректировали военно-политические иэкономические факторы— Ярослав постоянно заботился отом, чтобы его сыновья направляли свою энергию на укрепление государства, ане на внутренние усобицы. На смертном одре князь особо подчеркнул, что сыновья должны жить вмире иоказывать друг другу помощь, потому что они— «братья, единого отца иматери». Ярослав еще раз продемонстрировал, что его модель была наполнена дыханием веры, пронизана ощущением супружеского единства иникак не связана сненавистной ему семейной моделью собственного отца.

Семейная модель Ярослава иИрины сформировалась под влиянием двух взаимодействующих особенностей. Во-первых, проекции Ярославом на собственную семью тех отношений, которых не было у его родителей, его бессознательного, но довольно устойчивого желания компенсировать на отношении ксвоей жене неосуществленную, нереализованную любовь отца кматери. Аво-вторых, прослеживающейся впоступках Ирины прочной связи сотцом, благоприятствующей безоговорочному принятию патриархального мира ироли женщины внем. По части создания впечатляющих декораций ввиде импульсивных ипорой крайне смелых поступков Ирине не было равных среди современниц, и, пожалуй, только мягкая женская акцентуация Ярослава могла способствовать созданию уютного для них двоих климата. Скажем, будь на месте Ярослава его отец Владимир сярко выраженным стремлением кдоминированию, неизбежное подавление Ирины привело бы кнегативно наэлектризованной атмосфере напряженного и, скорее всего, безрадостного сосуществования. Кроме того, обретя потомство, атакже ощущая себя хозяином громадных земель, азначит, ипатриархальным распорядителем всего заключенного врамки государства, втом числе судеб сыновей идочерей, Ярослав достроил собственный мужской психотип, укрепил те его места, которые могли вэкстремальных условиях обнажить очевидные слабости несовершенного мужчины. Многочисленные династические браки иперетасовка колоды европейских правителей придали образу Ярослава харизму настоящего колдуна, распространившего власть едва ли не на половину цивилизованного мира, что существенно сгладило память отом худосочном, подавленном поражением жестяном князьке, отчаянно искавшем поддержки узаморских друзей. Ирине стало вполне уютно находиться втени мужа ивлиятельного вЕвропе потомства. Впрочем, ей было чем гордиться: впреобразовании князя Ярослава ее заслуга была наиболее весомой после его собственного желания измениться.

Ирина не только оставалась последовательной иверной подругой всладостные минуты побед, но ивсякий раз помогала мужу пережить горечь поражений, которых на его долю выпало все же больше, чем побед. Отважная, как амазонка, она всегда была рядом, наполняя сомневающегося Ярослава уверенностью всиле исправедливости начинаний, вселяя внего новую энергию. Воздействие Ирины носило далеко не только характер психотерапии. Одним из наглядных эпизодов стало ее поведение после полного поражения дружин Ярослава вборьбе сбратом Мстиславом, сидевшим вЧернигове. Летописцы обращают внимание на любопытную деталь: исход боя решила личная храбрость князя Мстислава, тогда как вследствие яростного натиска Ярослав иего коллега по оружию, предводитель варягов Якун, первыми постыдно бежали споля боя. Ирина смужественным спокойствием пережила позор мужа на поле брани. Она успокоила его и, вселив веру вновую победу, помогла собрать войско, причем привлекла для этой цели ивоинов своего старого покровителя Регнвальда, управлявшего вто время Ладогой. Ксчастью для воинов, кровопролития удалось избежать: Ярослав был действительно непревзойденным дипломатом ине зря получил прозвище Мудрого. Сбратом они договорились об условиях княжения: Ярослав остался вКиеве, Мстислав— вЧернигове. Случай, определенно типичный для отношений князя икнягини; исповедуя известное разделение ролей, Ирина следовала за ситуацией, поступала сообразно обстоятельствам, не считая зазорным выходить на поле мужской деятельности, когда мужу угрожала опасность, превращаясь из женщины-жены вженщину-мать.

ИЯрослав, по всей видимости, искренне полюбил жену. Совместная жизнь оказалась насыщенной множеством проверок надежности партнерши, икнязь мог не раз убедиться, что влице Ирины судьба преподнесла ему самый лучший подарок из всех, на которые он мог рассчитывать, стой оговоркой, конечно, что сделать жену союзницей, подругой исоучастницей ему удалось собственными усилиями. Но идостигнув величия, Ярослав Мудрый не разучился выказывать благодарность своей жене. Время подтвердило, что оба были достойны друг друга. Князю, проникшемуся духовными ценностями, также были чужды черты грубого воителя; этот образ как нельзя лучше соответствовал роли почтенного главы семейства идержавы. Он был чуток кжене идетям, но относился кИрине без того налета опасения, что присутствовал уимператора Августа поотношению кЛивии. Внем не было ицинично-снисходительной черствости Чингисхана, скоторой многоженец относился ксвоей «главной» жене Бортэ. Постепенно растущая внем духовность, подкрепленная негативными воспоминаниями об ужасных отношениях отца иматери, позволила отказаться от мысли овторосортности женщины. Если для Владимира Рогнеда оставалась привлекательной итемпераментной самкой, Ирина для Ярослава была прежде всего безупречной подругой иотзывчивой спутницей на суровой тропе жизни. Окутывающее, как шаль, обаяние ее духовности сделало его сильным правителем, позволило верно расставить акценты вразвитии государственности, взяться за развитие интеллектуальной составляющей своего народа. Конечно, он самолично принимал все решения, блистал великолепием авторитетного властителя, мужа иотца благородного семейства, но его легендарная сила духа незаметно, но постоянно поддерживалась скромно стоящей рядом женщиной. Только он знал об этом иценил эту величественную роль дорогого его сердцу человека. Словно вподтверждение своих чувств Ярослав Мудрый посвятил своей жене обитель умиротворения, специально построив вее честь монастырь святой Ирины. Вчесть же своего небесного покровителя князь велел рядом возвести монастырь святого Георгия— вкрещении сам Ярослав назывался Георгием. Два храма, два вместилища высокой духовности, играли роль священных символов, оставленных потомкам, предметно свидетельствующих инапоминающих осуществовавшей возвышенной связи мужчины иженщины, красиво прошедших общий для двоих путь. Отблеск этого огня учил его сыновей новому отношению кженщине, отличному от языческого.

Вчем все-таки главный секрет успеха взаимоотношений этой пары, вкоторой при глубинном исследовании можно было бы наверняка обнаружить имножество несоответствий? Наверное, если бы такой брак имел место вХХили XXIвеке, его состоятельность была бы более чем сомнительной. Ине столько вследствие усилившейся свободы женщины иуменьшившейся патриархальной власти мужчины, сколько всилу тающего желания людей приспосабливаться кситуации, ослабленного умения руководить жизнью вокруг себя. Поэтому история Ярослава иИрины многим не показалась бы сейчас впечатляющей, как какая-нибудь легенда острастной любви. Но успех сомневающегося всебе новгородского князя ирешительной шведки втом исостоит, что единственно возможный путь по лезвию истины ими был пройден без крови на обнаженных стопах, без стона ис неугасимым желанием оставить свой след на песке вечности. Торжество пары проявилось вталанте каждого сблеском сыграть доставшуюся ему роль, сосредоточив при этом максимальные усилия на заполнении пропущенных букв всловах «любовь», «уважение» и«счастливый союз». Пространство сомнения посредством труда ивзаимного стремления ксемейной гармони стало пространством понимания; область тумана иоблачности превратилась вместо, где всегда можно купаться влучах теплого солнца. Вконце концов роли оказались правильно разделенными: Ярослав взялся за укрепление нравственных устоев на славянских землях, используя могучую силу религии иадминистративный ресурс государства; Ирина приняла на свои плечи бремя ответственности за потомство. При этом Ирина сумела убедить мужа, что жизнь жены-затворницы вкняжем тереме лишена для нее смысла; ичерез много лет после свадьбы она принимала участие врешении вопросов государственной важности, присутствуя если не на официальных переговорах, то на доверительных беседах, входе которых ипринимались судьбоносные решения. Летописи указывают, что, кпримеру, выдавая замуж свою дочь Елизавету за норвежского конунга Харальда Смелого, Ярослав иИрина имели сним долгий разговор по душам, входе которого учили, как строить внешнеполитическую деятельность икак обойтись без лишнего кровопролития сдругими, также близкими ко двору Ярослава, правителями (с тем же Магнусом, сыном Олафа Святого, который фактически приходился Ярославу иИрине приемным сыном).

Шесть сыновей инесколько дочерей— таков итог их семейной жизни. Вполне естественно, что годы не проходили без следа, оставляя трогательно-печальные отпечатки. Уже через десять лет после приезда на Русь природная красота Ирины померкла. Тот самый Олаф Харальдссон, некогда претендовавший на право создать с«прекрасноокой» Ингигерд семейный очаг, находясь визгнании, провел некоторое время при дворе Ярослава ине удержался от оценки изменившейся внешности своей бывшей возлюбленной: «Некогда росло великолепное дерево, во всякое время года свежезеленое ис цветами, как знала дружина ярлов; теперь листва дерева быстро поблекла вГардах». Но как саги приукрашивали действительность, так исубъективные летописцы могли искажать происходящее. Ведь если Ирина, родившая ктому времени троих или даже четверых сыновей, потеряла свою магическую привлекательность, почему тогда втех же сагах историки находят утверждения осохранившейся любви между нею иОлафом, об интенсивной переписке иобмене «драгоценностями иверными людьми». Скорее дело совсем вином. За десять лет, которые Ирина провела подле Ярослава, произошла полная смена ролей. Если из победителя Олаф превратился внесчастного изгнанника, изгоя, лишенного былого величия, власти илюбви, то некогда тщедушный Ярослав был на пути создания великого государства, окруженный сыновьями идочерьми. Кажется, произошла итрансформация восприятия, психологический перелом втрактовке действительности самими участниками событий: из неуверенного изабитого, борющегося за выживание князька Ярослав не без влияния собственной жены превратился впреуспевающего, великодушного имогущественного правителя, исамой Ирине было чем гордиться. Поэтому боль сожаления незадачливого Олафа направлена не на женщину, которая по понятиям того периода была успешной, ана себя самого. Сочинитель саг того времени должен был обладать ощущениями современного поэта, то есть чувством «более острой тоски», как метко заметил Торнтон Уайлдер. Олафу, кстати прозванному Святым (что косвенно подтверждает его духовность исентиментальность), спустя изменившее мир десятилетие было бесконечно жаль упущенных возможностей, жаль безвозвратно ушедшего времени побед, потерянной любви. Говоря опостаревшей Ирине, он думал обудущих невзгодах всудьбе своего незаконнорожденного сына Магнуса (привезенного на Русь ивоспитывавшегося при дворе Ярослава), онесозданном королевстве, отсутствующем домашнем уюте ислишком туманных перспективах. Бедный Олаф долго боролся со своей двойственной природой, то желая посвятить остаток жизни служению Богу, то намереваясь вернуть утраченную власть. Успехи исчастье Ярослава сИриной сделали его пребывание на Руси мучительным бременем (хотя гостеприимные хозяева даже предлагали ему править какими-то землями). Олаф не выдержал этого испытания иринулся возрождать свой статус. Вбитве за власть вНорвегии он сложил свою голову, так ине познав счастья.

Во власти киевского князя было возвысить семью как первичную ячейку государства, ион решился на это, научив потомков сознательно превращать семью вкрепость. Во власти Ирины было «лепить» лучшие качества своего мужчины, изгоняя бесов из глубин плотоядного мужского воображения; иона также блестяще справилась со своей задачей. Как кажется, опыт Ярослава иИрины более всего интересен парам, зашедшим втупик, так как он свидетельствует отом, что блеск семейного счастья возникает при стремлении его увидеть иощутить тепло родного человека. Как внесчастных семьях не бывает одного виновного, так ивсчастливых только двое могут создать счастье. Пример семьи князя Ярослава Мудрого искандинавской принцессы Ингигерд— частный, но поучительный случай, рассказывающий отом, как разум побеждает эмоции ираспространяет свою несокрушимую власть на всю область человеческого восприятия.

Продукты средневекового княжеского воспитания

Высказывание Ирины,
согласно одной из норвежских саг

читати