Завантажити

помощью ее раздавить Крым, а тогда, опершись одной пятой о Черное море, а другой об Азовское, придушить и Польшу, да видно Московское царство боится еще тягаться с Польшей да татарвой, а то и с Турцией; так вот оно и "задовольнылось" пока половиной, купив себе на нее право обещанием "пидпырать" Польшу... Что ж? В этом я вижу мудрую политику: приборкать сначала половину, а потом, когда другая будет, ослаблена непосильной борьбой, протянуть при "слушному часи" и к той руку.
— Ловко, как будто там был, — заметил Сирко, устремив на Мазепу проницательный взгляд.
— Воистину так, — подтвердил эти мысли сладким голосом и Самойлович, сложивши молитвенно руки, — пан подчаший разгадал сразу тайную думу Москвы и она уже оправдывается у нас на деле: ненавистный всем Бруховецкий в угоду боярам продает все наши вольности, приверженцев своих награждает дворянством, получая за все это маетности, набивает нашим добром кешени и нет ему удержу, а нам нет "порады".
— Да что ж вы на него, "зрадныка", смотрите, хрен вашему батьку в зубы? — крикнул грозно Сирко. — Где ж это поделась сила казачья? Как стали гречкосеями, так и баба на лысину вам стала плевать.
— Еще небольшая беда завести державе высшее сословие, — заговорил вкрадчиво Мазепа, — лишь бы устроение его не шло прямо во вред и в уничтожение других станов: в сильном царстве всем равным быть невозможно... Равными, да и то не совсем, могут быть люди лишь в небольшой "купи", либо семья, коли она одним делом занимается... И в нашей славной Сичи, на что уже братство и родная семья, да и там есть строгий уряд... В субординации — сила.
— А это он... хе, хе... воистину, — покачал добродушно головой Сыч, — ина слава солнцу, ина слава звездам.
— Я думаю, — продолжал Мазепа, — что вся наша борьба, если она будет зиждиться лишь на вере, да на казачьих вольностях, так она ничего не создаст, не "збудуе" и в конце концов изнеможется и погаснет под той, либо другой "протекциею"... Вы оглянитесь, панове, кругом: соседи все "будують" сильные царства — Московия, Швеция, Немеция... одна только Польша заботится не о своей державе, а о своих шляхетских вольностях, да вот еще мы заботимся лишь о вольностях казачьих... и клянусь вам, что и она, и мы, коли будем о вольностях лишь печалиться, рано ли, поздно ли, а погибнем.
— За самое живое место задел ты своим словом, пане подчаший, — заволновался, поднявшись на локте, Сирко.
— Ой, сынку, умудрил же тебя Господь, — взглянул на Мазепу любовно Сыч. — Не даром десница Его спасла тебя от смерти, — на добро, на корысть нашему краю, — попомни мое старчее слово!
Мазепа вздрогнул; до сих пор ему не приходила в голову такая мысль, а теперь слова старца показались ему пророческими, и какой-то священный ужас оцепенил на мгновение его сердце и ум.
— Подай Боже... подай, а это верно, — кивнул головой Сирко. Светлый разум, что и толковать... Ну, так как же по-твоему, лыцарю любый?
Мазепа вспыхнул от ласкового слова кошевого батька и, несколько оправившись от охватившего его внутреннего трепета, продолжал еще более убедительным тоном.
— Я, по воле нашего короля, был послан для науки в чужие края и насмотрелся всего, и надумался о многом... Всякое царство или королевство укрепляется теперь в своей силе и возвеличивает власть короля, и везде, везде эта власть спускается по "сходах" на низшие и низшие "станы": на самом верху — король, а сейчас же ниже за ним — князи, граби или бароны; за ними — шляхта, дворяне и войско; за теми — горожане, мещане, а за последними уже поспольство. Выходит, что герцог, король либо кесарь поддерживается всеми и сам всех осеняет... Такая лестница составляет крепость и силу державы; такая лестница устроена и в чинах нашей церкви — митрополит, епископы, протопопы, попы, протодиаконы, дьяконы, дьячки, пономари, звонари... Такая лестница и на небе: архистратиг, херувимы, серафимы, архангелы, ангелы...
— Воистину так, аминь, — произнес восторженно Сыч.
— Искусно, хитро, — улыбнулся, прищурив глаза, Самойлович.
— Постой, друже, не перебивай, — остановил Самойловича жестом Сирко, — дай ему договорить до конца. Признаюсь, что первый раз слышу такие речи, — все от них колесом пошло.
— Так я вот и утверждаю, — продолжал уже авторитетно Мазепа, — что во всем свете такое только "забудування" и есть, — ergo, коли мы хотим быть сильными, то не должны пренебрегать тем, на чем свет стоит; во взаимном подчинении и страхе — есть сила, а в вольной воле всякого есть бессилие... Если мы отдаемся под протекцию кому бы то ни было, то, не взирая ни на договоры, ни на присяги, — ни одна держава не станет терпеть наших вольностей... расчета нет: всякому царству не только охота, но и потреба — не давать нам больше вольностей, чем заведено у него самого, и оно "мае рацию": никто не потерпит status in stato, — в одой хате двух господарей. Блаженной памяти славный наш гетьман Богдан дал тоже маху, оттого-то после него заверюха не

читати