Завантажити

полковнику?.. Смотри, не растеряй!
— На, спрячь! — машинально вынул Самойлович сверток бумаг и ткнул в пространство.
Мазепа спрятал бумаги за пазуху и уложил в свою постель совершенно охмелевшего уже Самойловича, а сам запер дверь и стал с жадностью пробегать инструкции Бруховецко-го; прочитав, он положил их обратно своему гостю в карман.
Долго ждала гетманша на вечерю своих гостей и не дождалась, к великой своей досаде.
На другой день, проснувшись, Самойлович был крайне смущен неосмотрительным опьянением своим до самозабвения; он силился вспомнить вчерашний разговор, но в голове у него была одна муть да тяжесть... Осмотревшись, он, впрочем, нашел, что все бумаги при нем, а из первых слов Мазепы увидел, что последний с удвоенным уважением, с утонченнейшею вежливостью относится к нему, не допуская и тени фамильярности, или каких-нибудь подозрительных намеков; очевидно, что Мазепа еще больше был пьян, бесчувственно спал и ровно ничего не помнил из вчерашних бесед; это обстоятельство не только успокоило Самойловича, но еще более расположило его к пану ротмистру.
Когда они явились утром к ясновельможной гетманше, то последняя встретила их несколько раздражительно, с надутыми губками.
— Я удивляюсь пану ротмистру, — заметила она ядовито, — что он начинает исполнение гетманских поручений с бражничества.
— Ах, ясновельможная пани, — нагнул повинную голову Мазепа. — Боги всесильны над нами... Вчерашний приход ко мне пана полковника до того польстил мне, до того меня обрадовал, что я поневоле... от полноты сердца... опрокинул лишний "келых", а остальное уже было дело румяного Бахуса... О, я вознагражу сегодня потерянное время...
— Ну, на пана ротмистра, вижу, сердиться нельзя, — смягчилась Фрося и протянула руку Мазепе, которую тот почтительнейше облобызал. — Но, пане полковнику, — погрозила она пальцем, — какая разница между словом и делом! Такое-то вообще у нас лыцарство! Клянется в глаза... горит... и через минуту забывает все "порывания", все "обитныци"... Я говорю о том, — поправилась она торопливо, — что пан поклялся вчера привесть пана ротмистра и прийти с ним сюда, поклялся — и за "венгерськым" сразу забыл свои обещания...
— Грешен... лихой попутал, — развел руками Самойлович. — Не карай, ясновельможная... и без того наказан: разве может быть большая казнь, как утеря, через самого себя, радостной, счастливой "хвылькы"?
— Полковник уже слишком, — уронила гетманша, опустив глаза. — Утеряна приятная минута дружеской беседы — не больше; но ее всегда можно вернуть... Ну, я прощаю вас, панове, идите! — и она красивым жестом указала на дверь в трапезную.
Как ни упрашивала ее мосць Мазепу остаться после "сниданка", но тот просил отпустить его, по неотложным надобностям, для которых он и прислан; с грустью, наконец, согласилась гетманша с доводами пана ротмистра, хотя глаза ее и сверкали благодарностью.
Только поздно вечером возвратился в замок Мазепа и возвратился крайне довольный разговорами своими с старшиной и высказанными ею "думкамы". В темном проходе за брамой встретила его, словно случайно, панна Саня.
— Я у пана ротмистра кстати хотела спросить, когда можно ожидать приезда пана гетмана? — спросила она, идя с ним рядом.
— Думаю, что через "тыждень", не раньше, — подчеркнул Мазепа умышленно.
— Ах, как долго! — вздохнула Саня.
— Панна скучает так о ясновельможном?
— Да, — вспыхнула Саня, — он мой родич, и я его очень люблю и ценю... но и, мимо меня, ему бы следовало поторопить свой приезд.
— А что? Может быть, тут лиходеи затеяли козни какие? Польстились на его булаву? — схватил в тревоге Мазепа панну за руку.
— Да, лиходеи... только другие... и не о булаве речь, — замялась панна.
— А? Так и панна думает? — спросил ее тихо Мазепа.
Саня подняла пытливо на него глаза и, сконфузясь, замяла разговор.
— Да когда б приезжал гетман поскорее, а пану, пану — "добранич"!
Поздним утром, когда Мазепа еще спал крепким сном, после устали и попойки, вдруг поднялась во дворце необычайная суета и суматоха: "вартовый" со сторожевой башни дал знать, что к городу приближается гетман... Шум и беготня разбудили Мазепу; узнав, в чем дело, он стремительно вскочил, оделся, и бегом побежал в главную приемную светлицу замка. Там уже были несколько встревоженная и растерянная пани гетманова, ее воспитанница Саня и Самойлович. Последний хотя и стоял в якобы равнодушной позе, но был бледен необычайно и бросал иногда из-под сжатых бровей на гетманшу знаменательные взоры, а та от них менялась в лице и, видимо, не могла взять себя в руки... Одна только Саня, хотя также была встревожена, выглядела обрадованной, и глаза ее искрились таким счастьем, которого скрыть невозможно.
Вдруг раздались "сурмы", послышался в "брами" стук торопливых копыт, и через минуту с юношеским порывом вошел поспешно в светлицу его ясновельможная мосць гетман.
Радостным,

читати