Завантажити

что ей ничем не угодишь, но большей частью она задорно подтрунивала, что Галина, как ни торопится, а в конце концов не поедет, что она знает такое слово, — скажет его, и Галина останется не на неделю, а надолго. Галина вспыхивала при этом заявлении, сердце ей подсказывало, что Орыся владеет какой-то тайной, касающейся Мазепы, и она начинала с глазами, полными слез, выпытывать у своей подруги, чтобы та открыла ей свое магическое слово. Орысе подчас очень хотелось крикнуть своей подруге — "Мазепа", но она удерживалась, желая сохранить эффект до конца, т.е. до возвращения Остапа, — быть может, с самим Мазепой; ей казалось, что не грех помучить дня три, четыре свою "посестру", имея возможность наградить ее за эту коварную интригу безмерной радостью, и Орыся упорно молчала, прерывая чересчур настойчивые требования своей подруги горячими поцелуями и сентенцией, что если скоро будешь все знать, то скоро и состаришься!
Прошел день, другой, третий со времени отправки Остапа к полковнику Гострому, а посол не возвращался. Это обстоятельство начинало тревожить Орысю и за Мазепу, и за самого Остапа; тревога обостряла с каждым часом ее ожидания больше и больше. — Чтобы заглушить чем-либо это назойливо-щемящее чувство, Орыся придумала трепать и чесать лен, связывая расчесанные волокна его в пышные "куколкы"; она пригласила для этого и свою подругу в комору, где они обе и занялись с увлечением работой. Когда уже было приготовлено достаточно блестящих, золотистых узлов, то Орыся набрала их в "запаску" целую охапку и понесла их в пекарню, чтобы развесить там для просушки. Когда она вошла в темные сени со своею ношей, ей неожиданно заступил дорогу Остап; радостный, бодрый, счастливый, стоял он перед ней, осматриваясь по сторонам, чтобы улучить минутку и заключить свою невесту в крепкие, горячие объятия.
— О! Уже вернулся! — вскрикнула Орыся от неожиданности, растерявшись, начала ронять на землю свой лен.
— Да еще с какой радостью, моя квиточка! — промолви Остап и, воспользовавшись отсутствием свидетелей, сразу обняла девушку и ожег ее поцелуями.
— Ну тебя, "божевильный", — оттолкнула его шутливо Орыся и разбросала при этом все "куклы". — Где это научился таким "звычаям", не в шинках ли у Гострого? Собирай мне сейчас лен, коли разбросал.
— Соберу, соберу, не сердись, моя горличка! — бросился он собирать растерявшиеся по сеням "куколкы".
— Вот стоит только крикнуть, да панотца позвать, чтоб тебя вычесал добре за дерзость, "зухвальство"... — ворчала счастливая девчина, поглядывая с опасливостью на дверь "кимнаты".
— Теперь уже, не во гнев тебе сказано, и панотца мне не страшно, вот что!
— Овва! Не рано ли ты "закопылыв" губу?
— "Не дуже-то и овва", моя любая! Ведь я уже теперь настояще записан у реестры гетмана Дорошенко, — стало быть причислен снова к казачеству.
— Кто ж это тебя там приписал настояще, — подчеркнула она, прищурив глаза и улыбаясь счастливой улыбкой, — псарь, чи звонарь?
— Ге, как бы не так! Бери повыше! — торжественно воскликнул Остап, подняв правую руку, — приписал меня к реестру сам ротмистр "надворных" команд ясного гетмана, вельможный пан Иван Мазепа! И прежде я тебе говорил, что на словах он обещал, да вот, когда он не возвратился сюда, а обещал непременно заехать, то думка такая ударила меня в голову, что он либо забыл про нас совсем, либо где пропал... Значит, тогда б и вышло, как говорится: "обицянкы — цяцянкы, а дурневи — радисть"!
— Ну, а теперь что сталось? — вся встрепенулась от восторга Орыся. — Нашел ты Мазепу? Видел? Где? Как? Расскажи! — заторопила она казака.
— Отчего бы и не видеть? Видел... у полковника Гострого видел, да не то что видел, а и говорил с ним.
— Ну, что же он?
— Ничего себе, славный да гарный, — лыцарь настоящий! Чуть было только не сгинул... — и Остап начал рассказывать про последние приключения Мазепы и про то, как дочка полковника билась и с ведьмами, и с нечистою силой, а таки вырвала лыцаря из когтей сатаны и спасла от погибели...
— Да стой! Ты не про то, — прервала Орыся своего словоохотливого "коханця" на самом страшном месте его фантастического повествования, — передал ли ты этому Мазепе, что Галина, та самая, что спасла его от смерти, гостит здесь у нас и ждет его с нетерпением?
— Как не передать — передал!
— А он же что, когда услыхал про Галину? Обрадовался?
— Чи обрадовался?.. Вот про это я запамятовал...
— Да разве не видно и без спросу... Что он, когда ты сказал?
— Он, кажись, встал и хотел что-то крикнуть слугам, а тут и вошла в покой панна полковникова... Эх, славная панна! Пышная да гордая, а "красуня", — так страшно и взглянуть: брови, как пьявки, щечки, как мак, а стан..
— Ты смотри, на панянок не заглядывайся! — прервала его вздрогнувшим от досады голосом Орыся.
— Да я ничего, это только к слову, — ухмылялся Остап.
— То-то, — к слову... Что ж она, эта твоя пышная

читати