Завантажити

ветр весенний,
Овеян трепетом бегущих в ночь видений.
Поэт устал писать, и женщина – любить.

Вон поднялся дымок и вытянулся в нить.
Бледны, как труп, храпят продажной страсти жрицы –
Тяжелый сон налег на синие ресницы.
А нищета, дрожа, прикрыв нагую грудь,
Встает и силится скупой очаг раздуть,
И, черных дней страшась, почуяв холод в теле,
Родильница кричит и корчится в постели.
Вдруг зарыдал петух и смолкнул в тот же миг,
В сырой, белесой мгле дома, сливаясь, тонут,
В больницах сумрачных больные тихо стонут,
И вот предсмертный бред их муку захлестнул.
Разбит бессонницей, уходит спать разгул.

Дрожа от холода, заря влачит свой длинный
Зелено красный плащ над Сеною пустынной,
И труженик Париж, подняв рабочий люд,
Зевнул, протер глаза и принялся за труд.



ВИНО

CXIII. Душа вина


В бутылках в поздний час душа вина запела:
«В темнице из стекла меня сдавил сургуч,
Но песнь моя звучит и ввысь несется смело;
В ней обездоленным привет и теплый луч!

О, мне ль не знать того, как много капель пота
И света жгучего прольется на холмы,
Чтоб мне вдохнула жизнь тяжелая работа,
Чтоб я могла за все воздать из недр тюрьмы!

Мне веселей упасть, как в теплую могилу,
В гортань работника, разбитого трудом,
До срока юную растратившего силу,
Чем мерзнуть в погребе, как в склепе ледяном!

Чу – раздались опять воскресные припевы,
Надежда резвая щебечет вновь в груди,
Благослови ж и ты, бедняк, свои посевы
И, над столом склонясь, на локти припади;

В глазах твоей жены я загорюсь, играя,
У сына бледного зажгу огонь ланит,
И на борьбу с судьбой его струя живая,
Как благовония – атлета, вдохновит.

Я упаду в тебя амброзией священной;
Лишь Вечный Сеятель меня посеять мог,
Чтоб пламень творчества зажегся вдохновенный,
И лепестки раскрыл божественный цветок!»


CXIV. Вино тряпичников


При свете красного, слепого фонаря,
Где пламя движется от ветра, чуть горя,
В предместье города, где в лабиринте сложном
Кишат толпы людей в предчувствии тревожном,

Тряпичник шествует, качая головой,
На стену, как поэт, путь направляя свой;
Пускай вокруг снуют в ночных тенях шпионы,
Он полон планами; он мудрые законы

Диктует царственно, он речи говорит;
Любовь к поверженным, гнев к сильным в нем горит:
Так под шатром небес он, радостный и бравый,
Проходит, упоен своей великой славой.

О вы, уставшие от горя и трудов,
Чьи спины сгорблены под бременем годов
И грудою тряпья, чья грудь в изнеможенье, –
О вы, огромного Парижа изверженье!

Куда лежит ваш путь? – Вокруг – пары вина;
Их побелевшая в сраженьях седина,
Их пышные усы повисли, как знамена;
Им чудятся цветы, и арки, и колонны,

И крики радости, покрытые трубой,
И трепет солнечный, и барабанный бой,
Рев оглушительный и блеск слепящий оргий –
В честь победителей народные восторги.

Так катит золото среди толпы людей
Вино, как сладостный Пактол, волной своей;
Вино, уста людей тебе возносят клики,
И ими правишь ты, как щедрые владыки.

Чтоб усыпить тоску, чтоб скуку утолить,
Чтоб в грудь отверженца луч радости пролить,
Бог создал сон; Вино ты, человек, прибавил
И сына Солнца в нем священного прославил!


CXV. Хмель убийцы


Жена в земле… Ура! Свобода!
Бывало, вся дрожит душа,
Когда приходишь без гроша,
От криков этого урода.

Теперь мне царское житье.
Как воздух чист! Как небо ясно!
Вот так весна была прекрасна,
Когда влюбился я в нее.

Чтоб эта жажда перестала
Мне грудь иссохшую палить,
Ее могилу затопить
Вина хватило бы… Не мало!

На дно колодца, где вода,
Ее швырнул я вверх ногами
И забросал потом камнями…
– Ее забуду я – о, да!

Во имя нежных клятв былого,
Всего, чему забвенья нет,
Чтоб нашей страсти сладкий бред
И счастья дни вернулись снова,

Молил свиданья я у ней
Под вечер, на дороге темной.
Она пришла овечкой скромной…
Ведь глупость – общий грех людей!

Она была еще прелестна,
Как труд ее ни изнурил,
А я… я так ее любил!
Вот отчего нам стало тесно.

Душа мне странная дана:
Из этих пьяниц отупелых
Свивал ли кто рукою смелых
Могильный саван из вина?

Нет! толстой шкуре их едва ли
Доступна сильная вражда,
Как, вероятно, никогда
Прямой любви они не знали,

С ее бессонницей ночей,
С толпой больных очарований,
С убийством, звуками рыданий,
Костей бряцаньем и цепей!

– И вот я одинок, я волен!
Мертвецки к вечеру напьюсь
И на дороге растянусь,
Собою и судьбой доволен.

Что мне опасность и закон?
Промчится, может быть, с разбега
С навозом грузная телега,
Иль перекатится вагон

Над головой моей преступной,
Но я смеюсь над Сатаной,
Над папой с мессою святой
И жизнью будущею купно!


CXVI. Вино одинокого


Мгновенный женский взгляд, обвороживший нас,
Как бледный луч луны, когда в лесном затоне
Она, соскучившись на праздном небосклоне,
Холодные красы купает в поздний час;

Бесстыдный поцелуй костлявой Аделины,
Последний золотой в кармане игрока;
В ночи – дразнящий звон лукавой мандолины
Иль, точно боли крик, протяжный

читати