Завантажити

Неизвестно, откуда они взялись. Черно-белые, переснятые несколько раз из каких-то немецких журналов. Свернутые в трубочку и засунутые в жестянку из-под советского кофе. Среди пацанов прошел слушок, мол, у Олега такое есть! О чем-то шушукались и хихикали девчонки.

Жил этот смуглолицый Олег на первом этаже, и была у него собственная комната, переделанная из кухни. И был у него папа капдва и восточного вида мама, красивая женщина, всегда открывавшая дверь в роскошном ярком халате, которых у нее было множество и некоторые из которых она, знавшая, что моя мама швея, давала что-то там подшить и переделать. Это от Олега впервые услышал я красивое слово «Монтевидео». Не знаю, каким образом было оно связано с этим аристократическим семейством. То ли проведенный там отпуск (хотя как мог советский военный моряк проводить отпуск в Уругвае?), то ли это были места, откуда родом была Олежкина мама (тогда становилась понятной ее такая экзотическая внешность и любовь к ярким халатам, но было совершенно непонятно, как оказалась она здесь, в этой стране, на краю света).

Наконец, Олег, который был старше года на два, сжалился над нами. Ему тоже, наверное, не терпелось поделиться своим сокровенным знанием. И вот, на полутемных ступенях в подвал собралось тайное общество, сопящее, перешептывающееся в нетерпении, ожидающее инициализации. И – свершилось. Звякнула крышка банки, и Олег начал разворачивать одну за другой нечеткие картинки, содержание каждой из которых нужно было дофантазировать, дорисовывать, включая все наше еще неискушенное в подобном творчестве воображение.

Наиболее четкими и потому, наверное, запомнившимися фотками были две: сидящая на коленях волосатого возбужденного мужика лицом к объективу тетка, и какое-то помещение, похожее на баню, с лавкой у стены, на которой расположилось несколько голых тетек, занявших очередь за одной, державшей во рту одетый в презерватив прибор свободно раскинувшего волосатые ноги усатого мужика с бакенбардами. И какой-то текст не нашими буквами. Понятного во всем этом было мало, мы быстро перебрали все фотографии, и сеанс закончился.

Потом фотографии куда-то пропали. Подозреваю, что у Олега их забрали или родители, или старшаки, и только одна фотография с дядькой в презервативе то и дело всплывала у кого-то на руках, являясь, видимо, предметом сложнейшей системы натурального обмена, обещаний, интриг, раскрытых секретов и споров.

Однажды я даже видел ее у девчонок. И почему-то это связалось в моей памяти с одним летним случаем, когда мы играли на гаражах на сопке. Были там чахлые кусты кислющего крыжовника, сводящего челюсти судорогой, и малины с сиротливыми маленькими розовыми ягодками. Помню возле них притихших, сбившихся в кучку девчонок с раскрытыми ртами, смотревших на дядьку, стоявшего без штанов между гаражей и самозабвенно, высунув язык, дергающего рукой нечто торчащее из темных волос между его ног и поглядывающего в их сторону. Кто-то из нас опомнился первым, и острый камень оставил белый след на жести гаража чуть выше дядькиной головы. Потом камни полетели один за другим и, путаясь в штанах, любитель малины с треском метнулся в кусты. А мы, сидя на нагретой солнцем крыше гаража, еще долго обменивались впечатлениями. Вот тогда кто-то из нас и дал девчонкам посмотреть ту фотографию. Они хихикали и отворачивались, потом внимательно изучали подробности, о чем-то шептались. Искусство и жизнь в тот летний жаркий день каникул для нас встретились.

читати