Завантажити

Войди в мой желтый дачный участок,
Где только полнота присутствия есть,
Где каждый круг совершенен,
А линия непрерывна.

Мне хочется прямо говорить о солнце.
Мне хочется прямо говорить о нежности.

Сияющий ребенок потягивается на крыльце кирпичного дома,
Озаряет бетонную дорожку своими зрачками, будто прожекторами,
Ребенок, в свете которого все, на что он смотрит,
Начинает существовать в полный рост, в полном правдоподобии.

И каждая вещь становится близкой другой
Просто потому что находится по соседству.

Милая Софья, все, чего ты касаешься, играет с тобой.
Даже я, лежащая в одуванчиковом желтом
И звонящая по игрушечному мобильнику
Вымышленным воробьям и ежам.

Вымышленное – так говорю я о том, что в тебе настоящее и живое,
В чьем существовании не сомневаешься,
Ибо твое пространство вообще не допускает сомнений,
Ибо здесь, в нашем желтом дачном участке,
Все, что есть – это полнота присутствия.

Как вещи при твоем появлении начинают играть с тобой –
Так между мной и землей появляется странное родство,
Будто мы влияем друг на друга чем-то неясным моему уму,
Будто мы проявляем друг друга, будто я становлюсь собой благодаря ей,
А она – благодаря телу моему.

Странное родство, совершенно ясное твоему уму,
Ясному, как желтый луч, в его свете по мановению твоей воли,
По взмаху волшебной палочки твоего взгляда и воображения
На кухонном полотенце появляется выводок невидимых котят.
Ты нянчишь их на моих невидящих глазах.

Твоя странная нежность ко мне, человеку почти чужому
Подталкивает вступить в игру.
(Ибо в твоем пространстве не бывает чужого – так же, как вымышленного,
мы находимся по соседству и проявляем друг друга,
позволяем друг другу истинно быть)

Когда ты внезапно обнимаешь меня посреди желтого дачного участка
Предлагая посмотреть на твоих котят –
Я соглашаюсь, и вдруг вижу их в желтом свете солнца,
Играющих на кухонном полотенце среди желтых одуванчиков.
Спрашиваю, кто они, а ты называешь в ответ имена.

Я включаюсь в игру. Так я говорю «да» всему,
Что бывает и есть, всему, что нас окружает.

И больше не могу отделить себя от пространства,
Ибо сама начинаю быть местом, где оно проявляется,

Рождается,
Пребывает.

ВЕТКА

Милая моя ветка, укрытая снегом, как саваном,
Видимое из окна мое невозможное местное чудо!
(Наивна ли вера в чудо в настоящее время,
Если они свершаются перед носом -
Анонимные, беззвучные, незаметные,
Такие же, как само время,
Такие же, как и мы?)

Милая моя ветка лысого по-зимнему каштана, обложенная белым, будто странным налетом,
Вид из окна, городской настолько, насколько возможно,
Мои хрущевки, случайные дворовые прохожие, пейзаж воскресного утра.
Белая, белая ветка, когда я смотрю на тебя,
Думаю обо всех существующих ветках,
И о тех, которых нет уже
И о тех, что будут быть.

Еще я вижу, как от тебя тянутся во все стороны канаты смыслов,
По которым возможно прийти к чему-то совсем другому –
К людям, проходящим под тобой утром и вечером,
К людям, которых нет уже
К людям, которые еще будут быть.

Все ветки, все люди – я думаю и не понимаю, что нас объединяет,
Я чувствую, насколько мы сиротливо отдельны,
Насколько безголосы, безымянны в громадном пространстве,
Тоскующем по нам, будто пустой дом,
Оставленный хозяевами.

Бесхозные, одинокие, безымянные, заменимые,
Неслышные, невидимые, в то же время – большие, близкие и любимые,
Поток анонимов, цепляющихся за суеверия, как за соломинку в этом новом неведомом мире,
Мы, ветки и люди, сопротивляемся, но все же движемся вперед в течении времени,
Оно несет нас, несет и несет –
К чему-то новому, непривычному и неотвратимому.

К такому же неизбежному, как общий свет, пронизывающий нас,
Единственно объединяющий нас,
Несмотря на наши слепоту и бесчувствие.
На неспособность непосредственно ощутить его -
Так же, как вращение города вместе с землей.

Но в тот момент, когда я говорю о его домах и деревьях,
Когда я смотрю на него, как на нечто необыкновенное, оно вертится.

Так же невидимое
Не означает отсутствия.

СУМЕРКИ

1.

Город в сумерках,
Дерево в сумерках,
Сумерки в сумерках,
День достиг своего предела.

Там, за пределом – танец превращения начинается.

Я выхожу из дома смело,
Спокойная за свою целостность, как никто другой,
Я принимаю танец,
А вокруг все вертится, все преображается.

Бейте громче, сумеречные барабаны, ибо юноша появляется из-за дерева.

2.

Юноша белолицый,
Юноша черноволосый,
Серая одежда твоя в сумерках, не различить ни цвета твоей футболки,
Ни штанов, ни кроссовок,
Только белое-белое лицо и черные волосы,
Только оранжевые фонари городского парка
В твоих глазах отражаются.

3.

Событие как судьба и судьба как событие,
Кристаллизация общего в одной вещи и стремление ее к целому,
Обнаружение себя юным, тяготение к юности,
Видовое сознание, предваряющее индивидуальное.

Между тем, что есть, и тем, чего нет, расположена вещь,
Всеобщим пронизан быт, а всеобщее – бытом,
События, имеющие значение типовых,
Типовые происшествия, становящиеся частностями.

Яблоко на моем столе желтеет своими боками –
Чудо речи, обращенной прямо ко мне,
Речи о яблоке и его соке,
О соке березы,
О березе, устремленной в небо,
О небе над городом и о небе над морем,
О его приливах и отливах,
О его глубинах,
Его неведомых жителях,
Их плавниках и жабрах,
О жабрах рыбы, лежащей в моей кухонной раковине,
О раковине на дне моря,
О море внутри меня, не имеющем конца и начала,
Заявляющем о себе во всю глубину и во все молчание,

Когда я думаю о тебе изнутри любви.

Свобода в рамках неотменимых законов,
Свобода в рамках непреложности,
Свобода во времени –
Время детализирует и уточняет,
Во времени случаются неповторимые частности,
Во времени лежит на столе мое яблоко.

Но вне времени из любви о тебе я думаю.

4.

Бейте громче, сумеречные барабаны,
Ритм слепоты и неразличения –
Бейте о том, как мы в лучших контактных линзах,
С лучшими навигационными приборами,
Лучшей техникой в каждом кармане,
Позволяющей отменить время и расстояние-
Как мы стоим в сумерках, всматриваясь,
Выискиваем что-то, а что – не знаем,
Пока очевидное стоит прямо перед нашими глазами –
И, как во все времена, практически незаметно:
Именно его видно хуже, чем остальное.

5.

Юноша выходит из-за дерева и останавливается.
Пляшут вокруг юноши сумерки, детство, достигшее своего предела,
Превращение сердца и превращение тела.
Тихие девушки слетаются к нему – вот одна, другая,
И вот весь воздух вокруг него заполнен ими,
Будто танцующими цветами.
Девушки гладят его кожу, юноша им отвечает тем же.
Время и дня, и ночи,
Дающее и забирающее.

Отдельный человек, как символ юности,
Юность, через него заново выявленная,
Приятие себя как судьбы,
Судьбы как рассеянной в вещах необходимости,
К которой вещи тяготеют в собственной свободе,
Как к чему-то общему, вне зависимости от времени и века,
Детализирующих происходящее.

Острые ножи юности внутри,
Первые погружения в традиции рода,
Грубые попытки мыслить,
Огромное сердце, девушки, смыкающиеся в круг вокруг тела,
Проникающие руками в грудную клетку,
Сжимающие сердце точными движениями,
Будто грушу тонометра,
Сердце, что разрастается,
Сердце, что увеличивается,
Сердце, что переполняется,
И, достигнув предела,
Изливается белыми-белыми слезами.

Девушки замирают,
Сумерки замирают,
Дерево замирает,
Город замирает –
Мгновение замирает:

Не столько неповторимое,
Сколько вечное.

читати