Антиномии-1. Молодо-зелено. И невкусно? Безоценочная литература дебютантов начала века.
В новом критическом цикле диалогов Ольга и Владимир Новиковы рассуждают о молодых да ранних, резонно задаваясь вопросом, нужно ли помогать начинающим литераторам.
Они спорят не только друг с другом, но и с привычным положением дел в нынешней литературе. В «Антиномиях», новом критическом цикле диалогов, критики и писатели Ольга и Владимир Новиковырассуждают о молодых да ранних, резонно задаваясь вопросом, отчего среди нынешних литераторов практически нет авторов внятных и читабельных. И отчего дела тусовочные для молодых литераторов оказываются важнее творческих?
Ольга: В литературном мире сейчас две разновидности ньюсмейкеров: юбиляры и, пардон, покойники. Минувший год — сплошные некрологи. Мало говорят и пишут о том, какие новые Гоголи явились. Не информационный это повод.
Владимир: А есть ли о ком говорить? У меня складывается ощущение, что профессиональные писатели и писатели «молодые» — две почти не пересекающиеся группы литераторов.
Профессионал тот, кто пишет читабельно. Читателю ведь дела нет до возраста автора. Людмила Улицкая, Борис Акунин, Леонид Юзефович и не были никогда молодыми прозаиками. Созрели — и начали писать, и люди их начали читать.
А «племя младое, незнакомое» слишком нуждается в скидках, в гандикапах. Дескать, пишут скучновато, но надо, Федя, поддержать молодёжь.
Однако если Федя не руководитель семинара, не профессиональный редактор и не литературный пиарщик, то не уговорить его…
Не надо никаких поблажек. Молодых надо бросать в жизненное море — пусть сами выплывают.
Ольга: Людоедская точка зрения. В духе нашего циничного времени, которое узаконивает зло. Вот и выплывает конкурентоспособный, многотиражный Сергей Минаев. Откроешь на любой странице — и видишь руку мастера: «Назовём это романтикой. Лера кончала часто и громко, что делало мне честь» . Без какой-либо пародийной иронии. Такой вот романтик, невольник чести.
Душевная тонкость, сердечность — заведомо нерыночные ценности. И пока молодые ещё не получили по кумполу, не разуверились в добре, о них стоит заботиться и их поддерживать.
Владимир: Значит, ты за путь Прилепина? Сентиментальный писатель, душевный… Что ж, он — антитеза Минаеву. Обоим, кстати, по 35. Но он, насколько я вижу, и не «молодёжничал», не расхаживал в юниорской форме. Наоборот, у него все данные лидера. Он почти создал новый союз советских писателей. Многие молодые уже заискивают перед ним, публично признаются в нежной любви, порой на грани комизма.
Ольга: Ну, это дела тусовочные… Я-то на собственной шкуре познала, что за добро и заботу тебе мстят. Особенно за редакторскую самоотверженность.
И всё равно стою на том, что житейская ушлость — не достоинство, а пошлость. И в прозе молодых ― Сергея Жадана, Олега Зоберна, Александра Иличевского ― ценю эстетизацию беззащитности.
«Я смотрю вдаль и хочу, чтобы с моего чувства к окрестностям станции «Силикатная» началось всеобщее воспевание этого места», — так щемящее кончается один рассказ Зоберна. Кто честно читает молодых авторов, всегда найдёт что-нибудь стоящее. Как нашли когда-то Пелевина.
Владимир: Да, раньше я на него нападал, а в последнее время поворачиваюсь к нему и душой и разумом. Ты же его от меня и защитила.
Где-то я слышал, что, занимаясь на семинаре Бориса Стругацкого, он надерзил мэтру и пообещал чуть ли не превзойти его. И мне кажется, при всех возможных претензиях, Пелевин действительно в чём-то вышел за рамки духовного пространства Стругацких, усложнил их модель мироздания.
В романе «t» опровергнута пресловутая идея смерти автора, это утверждение творца в человеке. Не только в писателе, но и в читателе: мир как результат состязания творцов.
Ольга: Долго же пришлось Пелевину ждать твоего признания. Молодого его ты не оценил. Конечно, я за дерзость. Это творческое качество.
Владимир: Но сейчас-то чаще встречается наглость. Молодые подхалимничают перед литначальством, затаив в душе реальное хамство, зациклены на своих карьерках.
Ольга: Тут ничего не поделаешь. Рои и Глуховские приходят в литературу, чтобы взять у неё последнее. А литература всегда нуждается в натурах щедрых, в тех, кто дать может. И более всего — в щедрых, азартных организаторах литературного процесса.
За антимолодежным пафосом кроется не столько требовательность, сколько подсознательная зависть, а в твоём случае уже и стариковство. У молодого ума обзор шире, перспектива глубже. С этим природным законом хотя бы не спорь. А старику к лицу быть Державиным.
Кого ты благословил после послесловия к книжному изданию «Хоровода» Антона Уткина?
Владимир: Ну, кое-что я делаю по нашей университетской поэтической премии «Факультет». Но опять скажу: какой Державин вывел на свет, например, Тимура Кибирова?
Учился он разве что у классиков, с которыми, впрочем, обходится крайне фамильярно. Почтительность хороша в быту, а почтительный поэт — это нечто абсурдное.
Виктор Соснора, вокруг которого роилась питерская поэтическая поросль, ещё 30 лет назад дактилохореически и саркастически выдохнул в «Верховном часе»: «Стонут в постели стихами девки искусства»…
Ольга: Опять грубая гипербола. А тянувшаяся к Блоку Ахматова — тоже девка? А Камилла Клодель, влюблённая в Родена? Когда я тянулась к Каверину, мы вместе с тобой написали о нём книгу.
Между прочим, я и к Виктюку тянулась, и это тоже кончилось книгой. Гораздо хуже всеобщее безлюбье и недружественность по отношению к тем, кто моложе.
Владимир: Всё-таки доблестью юности традиционно было новаторство, так сказать, буря и натиск. А теперь — ни штурма, ни дранга, ни драйва. Умеренность и аккуратность.
Ни тебе «Антимиров», ни «Звёздного билета» (насчёт «Поверх барьеров» или серапионства я уж и не заикаюсь). Дефицит творческого остроумия.
Возьмём относительно молодого Елизарова с его «Библиотекарем». Игровой замысел облечён в нудную, неулыбчивую форму. Ни фразочки блестящей. Говорит, что его ориентиры — Мамлеев, Сорокин, Проханов. Насчёт Проханова верю, но Мамлеев и Сорокин всё-таки остроумцы, артисты. А тут актёрство провинциальное есть, артистизма же — ноль.
Ольга: Мало ты читал. Живёшь в пожилой тусовке, где если и появится молодое лицо, то это значит, что Владимир Шаров пришёл с симпатичной дочерью или Лев Аннинский с милой внучкой. Чтобы говорить о литературной молодёжи, нужен большой спектр информационных источников.
Владимир: Да неинтересно мне. Не грузят меня молодые смелостью изобретения. Если они такие элитарные, брезгуют масскультом, не желают идти в литературную коммерцию, тогда пусть покажут что-то небывалое. Я рад бы разбираться в любых формальных выкрутасах, но где она — цветущая сложность?
Ольга: Есть. Например, Ульяна Гамаюн.
«Безмолвная жизнь со старым ботинком» . Ну да, нетрудно указать изъяны в черноморской повести 26-летней девушки. Но в этом море много вкусного и интересного, потрать усилие, найди — и ты будешь вознаграждён. «Под косухой и варёнками, как под веригами, скрывался гаденький пай-мальчик с маслянистой хитрецой в глазах… Батистовый воротничок в заклёпках современности».
Да что ж такое с литературными людьми! Радуются, натыкаясь на то, за что можно обругать, и откладывают книжку в сторону. Нечестно.
Владимир: Опять на авансцену выходит эстетизм в духе «другой прозы» середины 1980-х годов. Против элегантности возражений нет. Новая Татьяна Толстая — это неплохо. А где у молодёжи новый месседж? Можешь сформулировать их новое слово о мироздании?
Ольга: Безоценочность. Так я определила бы новизну взгляда лучших молодых прозаиков. В детстве, когда у меня был набор из двенадцати цветных карандашей, я мечтала, чтобы из московской командировки папа привёз коробку с сорока восемью. Молодые в наше время начинают рисовать, уже имея полный набор, не сбиваясь на чёрно-белые социально-моралистические тона.
Ольга Новикова, Владимир Новиков
Постійна адреса матеріалу: http://bukvoid.com.ua/digest//2010/02/19/102341.html
|
