О зависти в литературе и о том, как совмещать критику и прозу.
Критик и прозаик Владимир Новиков вместе с редактором и прозаиком Ольгой Новиковой объясняют, почему литературные деляги любят раскручивать посредственностей.
В разговоре о текущей литературной ситуации всегда особенно интересны и ценны мнения тех профессионалов, кто давно и плодотворно совмещает несколько ипостасей и, таким образом, видит ландшафт современной словесности максимально широко.
Именно поэтому собеседниками «Часкора» сегодня стали Владимир Новиков (литературовед, критик, прозаик, профессор кафедры литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики МГУ) и его жена Ольга Новикова (писатель, заместитель заведующего отделом прозы редакции журнала «Новый мир», эссеист).
— Помнится, в начале 90-х в «Независимой газете» появился цикл статей Вл. Новикова под рубрикой «Алексия» (буквально: «нечтение»). В них лейтмотивом проходила мысль о нежелании и неспособности современного человека читать новейшую литературу. Диагноз был весьма жёсткий. Что произошло с алексией за эти годы: прогрессирует, застопорилась, видоизменилась?
— Алексия, к сожалению, прогрессирует. Дорога, связывающая читателя и элитарную литературу, загромождается с обеих сторон: читатель ленится добывать радость из сложных текстов и открывает книги для отдыха, для отвлечения от трудностей жизни, писатель же не очень желает быть современнику ясным…
Будем реалистами: высокой словесности необходимо преодолеть, условно говоря, пятипроцентный барьер: чтобы из двадцати книг, потребляемых читателем, одна принадлежала к эстетически значимым произведениям, к примеру, Олега Ермакова, Сергея Жадана, Ольги Славниковой…
И чтобы поэзия входила в рацион эстетического питания, хотя бы на уровне тех же пяти процентов.
— В недавно вышедшей книге эссе «Семейный дневник» вы весьма резко отзываетесь о книжных журналистах. В чём их отличие от литературных критиков? Почему две эти близкородственные группы «профессиональных читателей» пишут столь несхоже (хотя, зачастую, об одних и тех же текстах)?
— Ну нет, облыжно мы не хулили книжных журналистов. Газетчики обогатили критику моделью лаконичной книжной рецензии.
Конечно, у них многовато профессиональных рисков: через пару-тройку лет набивший руку газетный обозреватель может рецензировать, не читая, может похвалить или поругать одну и ту же книгу…
А несхоже об одних текстах пишут не только журналисты и литературоведы. Вот хрестоматийный пример «облома»: в начале перестройки один сановный критик напечатал в двух журналах статьи об одном и том же романе… с противоположными оценками. Зачем?
Наверное, разные были у него заказы. А что сейчас? Есть и простые рекламно-денежные отношения, есть и борзые щенки, есть и человеческие привязанности, объясняющие оценки произведений… Сдавшиеся рынку рецензенты превратились в литературных брокеров, как ехидно выразился Михаил Бойко.
Жаль, что перестало быть стыдно кривить душой. Жаль, что в журналистике не востребована аргументированная эстетическая оценка. Всё-таки хорошо, когда критики остаются филологами, как Павел Басинский, Майя Кучерская, Сергей Беляков, Кирилл Анкудинов…
— Вы отнюдь не принадлежите к поклонникам советских традиций в литературе. Но есть ли, на взгляд каждого из вас, какие-то базовые основы профессии, которые оказались за последние полтора десятилетия утрачены критиками, писателями, редакторами?
— Ищем, под микроскопом высматриваем положительные традиции литературного дела, созданные советской цивилизацией. Пока получается, что всё дельное и ценное уже существовало в 1913 году и могло бы дальше плодотворно эволюционировать.
Но эта проблема выходит за цеховые рамки. Сегодня защитниками советского выступают не седовласые ветераны, а писатели 35—40-летнего возраста, склонные думать, что под красным флагом реально существовали «социальная справедливость», «дружба народов», «духовные идеалы».
Примерно такой месседж транслируют в прозе и публицистике Михаил Елизаров, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, в эту сторону поворачивается и ностальгирующий по Союзу Дмитрий Быков. Проблема интересная, её стоит открыто обсуждать, блюдя ту культуру несогласия, к которой 20 лет назад призвал соотечественников Сергей Аверинцев.
— Вообразите себя волшебниками. Какие явления, тенденции, тренды вы бы изъяли из текущего литпроцесса без всякого ущерба для него и даже, напротив, к вящей пользе?
— Зависть. Но эта тенденция с такими глубокими корнями, что тут и волшебник надорвётся, их выкапывая. К тому же она умело маскируется и выражается в том, что можно назвать раскруткой заведомых слабаков.
Этим грешат литературные мэтры, склонные хвалить «некрасивую подружку», а не конкурирующую «красавицу». Сбиваются в эту сторону и некоторые критики. Они пишут о неудачах Пелевина, но посмотрите, какие «звёзды» они тщатся зажечь взамен якобы падающей. Эх, растрендить бы сей вредный тренд…
— О степени адекватности толстожурнального процесса общему литературному процессу сейчас много спорят. А на ваш взгляд, каково место современного «толстяка» (со всей его инфраструктурой) на общелитературной сцене?
О.Н.: Литературный журнал — последний форпост некоммерческой литературы. Это единственный институт, где в решении вопроса о публикации не участвуют представители маркетинга.
В.Н.: Да, будет худо, если это явление окажется изъятым из литпроцесса. Эквивалента ему нет.
— Ваше отношение к московской клубно-литературной жизни, заметно активизировавшейся в последние 5—6 лет и превратившейся в конвейер. Нет ли ощущения, что слово (даже с самой большой буквы) от столь частого публичного произнесения вслух удешевляется?
— Маятник клубно-литературной жизни скоро дойдёт до конечной точки и повернёт к необходимой норме. Может быть, откроются и другие формы литературной активности — не для бойких говорунов, а для молчунов, умеющих только писать. Пока же пусть новые «Бродячие собаки» гуляют свободно.
— Каждый из вас — и не без успеха — совмещает несколько ипостасей: проза, филология, критика, преподавательство, редактура... На ваш взгляд, современный литератор должен уметь всё? Время узких специалистов прошло?
— Хотелось бы уметь и знать всё не только в области искусств. Многие профессии приходится изучить, чтобы достоверно описать героя.
Без расширения познаний-умений ты не можешь расти как литератор, а сейчас освоение разных профессий помогает ещё и заработать на жизнь, чтобы сделать писание стихов и прозы свободным от меркантильных соображений.
Вспоминается время узких специалистов, когда в ЦДЛ висели объявления типа: «Партбюро поэтов состоится такого-то числа». Сегодняшний литератор — многоборец. Он и поэт, и прозаик, и критик, и филолог, и журналист (сетевой и «бумажный»), и телеведущий. Писательская критика — давняя русская традиция.
Но при всём том не меньшее право на жизнь имеют «чистый» поэт, «чистый» романист, «чистый» критик — тот, кто, по выражению Валерия Попова, «последний во всех делах, кроме своего главного».
— Какой «компас» вы порекомендовали бы человеку, который хочет читать самое лучшее в современной качественной литературе, узнавать самые свежие новости о литературной жизни и вообще «быть в курсе»?
— Наш компас традиционен. Как многие профессионалы, мы просматриваем и покупаем новинки в книжных магазинах, читаем толстые журналы и те немногие газеты, что ещё пишут о литературе.
Смотрим на писателей в телевизоре, реагируем на их голоса по радио, ходим на литературные вечера. Выуживаем информацию из интернета, регулярно просматриваем френдленту нашей дочери.
Собираемся затеять в её ЖЖ семейный альбом новейшей поэзии — по одному лучшему стихотворению от автора. Так заодно и проверим, сколько сейчас есть поэтов хороших (а не просто разных).
А что делать любителю? Заведите друга-профессионала, чей вкус вам близок, и консультируйтесь.
Беседовал Андрей Мирошкин
Фото: gallery.vavilon.ru
Постійна адреса матеріалу: http://bukvoid.com.ua/digest//2010/02/05/091850.html
|
